И звуки, и краски - [31]

Сводные инвестиционные реестры: «Куда, черт возьми, приходится распылять ресурсы»… Дальнейшее падение производительности труда. «По отраслям смотреть не буду». Компьютер долго выискивал в списках перечень исчезнувших из производства товаров. Набралось тридцать шесть наименований за истекшие отчетные восемь периодов. Страна нищала, жизнь сводилась к существованию. Скрючившись, Хан смотрел на экран. Даже мысль об отступлении была страшна. Всю систему… Всю огромную систему ценностей, отношений, организаций, учреждений, целый пласт истории необходимо было перевернуть. А это люди, люди и еще раз люди. Огромная пирамида, на самом верху которой судьба поставила его — Хаско Хана. «Сволочи», — подумал он об основателях Режима. Ради чего нужно было заваривать всю эту кровавую кашу? Машина террора набрала обороты и ее теперь не остановить, не затормозить, иначе немедленно будут сметены, в первую очередь, верхние слои общественной пирамиды.

«Равенство… О Великий Кратос!» — он вновь скорчился от боли. Наскоро погнал информацию по своему ведомству. «„Хранитель Покоя не знает покоя“, — пробормотал, загоняя в память цифры уголовных преступлений — очевидное падение — сообщить Пойко. Пусть раздует. Политические — в рост. Не просто в рост, а в катастрофический рост. Заявил о себе Гойко Гон. Организовал подполье. Ну, давай, давай… Потягаемся».

Хан выключил монитор, встал из-за стола, собираясь с мыслями, походил по кабинету, прежде чем приступить к накачке. Первым на экране возник старый его знакомый — крамольник и служака одновременно — командующий пограничными войсками аллес-дектор Лыско Бон.

— Ну что, аллес? «Свистят турбины, смяты все границы?» Или как?

— Хан, ты опять не там ударение ставишь: не «смяты», а «святы».

Лыско Бон сидел за компьютерным пультом. На столике перед ним стояла чашка с отваром.

— Ишь ты, наместник при святом деле… Что пьешь? Бодришься? — кивнул он на чашку.

— Бодрились мы с тобой, когда по девкам шли. Если вспомнишь. Теперь бодрит сама жизнь. А пью живи-корень. Не балуешься?

— Живи-корень, говоришь? — Хан поморгал веками без ресниц. — Это хорошо. Жить, стало быть, хоца… Это хорошо, — медленно повторил он. — Сегодня прибудут мои орлы — надо организовать им пограничный инцидент. Сегодня лучше всего продляют жизнь пограничные инциденты. Особенно хорошо действуют те, в которых человеческая кровь. Боевой офицер пограничных войск рассказывает с места событий о мерзостях удоков. Ох уж эти мерзкие враги Режима! Как только держатся наши славные пограничные войска?

— Сам диву даюсь, — озабоченно покачал головой Бон.

— Ну давай, — усмехнулся Хранитель, — продляй жизнь…

— Смерть врагам Режима! — сжал кулаки в приветствии Лыско Бон.

Вторым на экране был рябой гросс-дектор из таможенного отдела. В разговоре с Хаском Ханом то ли от страха, то ли от того, что совесть была нечиста, юлил и путался.

Закончив разговор, Хан переправил видеозапись без малейших комментариев главе исполнительного отдела службы Покоя. Там знали, как и что. Третьим вызванным был Хранитель Могущества Режима — толстый Венко.

Вечно потный, всегда неопрятный, но неизменно в прекрасном расположении духа, Венко Лун предстал на экране. Заплывшие глазки излучали жизнелюбие и доброжелательность.

Для тех, кто не знал, какая страшная воля и работоспорбность стоят за этой расплывшейся внешностью, могло показаться, что Венко Лун — полный тюфяк. Но Хаско Хан знал, что может этот человек. Когда грянула война, Венко Лун был еще молодым парнем. Но, как известно, ситуация спрашивает не документы, а дело. За пару лет технолог самолетостроительного завода стал главой оборонной промышленности. Хранитель во время войны столкнулся с ним, когда перегонял партию самолетов в войсковую часть. Тогда они почувствовали расположение друг к другу. Позже, в трудный момент, Лун помог ему. После чего пришло время, когда помощь потребовалась Венко Луну. Так, подставляя друг другу плечо, и выбрались они на самый верх пирамиды. Теперь в этой расплывшейся туше никто бы не смог узнать стремительного Венко военных времен. Да и Хаско уже не чернобровый красавец, очаровывавший провинциальных девиц в местах расквартирования аэродромов. Был у них с Венко один прием; когда в компании требовалось кого-то «оболтать», словно бы только вспомнив Лун вытаскивал из кармана статью, где писалось о подвигах молодого летчика Хаско Хана: «Да, Хаско… помнишь, я говорил тебе о статье… Так я нашел ее в библиотеке!» После громкого чтения девицы были готовы на все. Потом последовал стремительный взлет Луна, и судьба свела их уже на губернском пересыльном пункте: у Венко всегда был слишком длинный язык. Впрочем, он у него не укоротился с того времени.

— Как ты похудел, дружище, — вместо приветствия сказал Хаско Хан, краем глаза отмечая движения женских теней по экрану. — Это все, видимо, оттого, что слишком часто приходится застегивать штаны, а?

— С той поры, как появились центры управления, я штаны не застегиваю совсем, — прозвучало в ответ.

— Ну а с кровати-то слезаешь? — продолжал Хан.

— Так-ить, опять по нужде ж…

Оба друга засмеялись, довольные разыгранным спектаклем. Хан — хрипловатым баритоном, Венко Лун — дискантом.