И звери, и люди, и боги - [59]

Автомобиль вновь рванулся вперед, сделав большой круг по степи, а барон Унгерн опять заговорил -резко и нервно, тоже вернувшись окружным путем к своим мыслям об обстоятельствах азиатской жизни.

- Подписав Брест-Литовский договор, Россия предала Францию, Англию и Америку, а себя ввергла в хаос. Тогда мы решили столкнуть с Германией Азию. Наши посланцы разъехались во все концы Монголии, Тибета, Туркестана и Китая. В это время большевики начали резать русских офицеров и нам пришлось, оставив на время наши пан-азиатские планы, вмешаться, объявив им войну. Однако мы надеемся еще вернуться к ним, разбудить Азию и с ее помощью вернуть народам покой и веру. Хочу надеяться, что, освобождая Монголию, я помогаю этой идее. - Он умолк и задумался, но вскоре вновь заговорил. Некоторые из моих соратников по движению не любят меня из-за так называемых зверств и жестокостей, - печально заметил он. Никак не могут уразуметь, что наш противник - не политическая партия, а банда уголовников, растлителей современной духовной культуры. Почему итальянцы не церемонятся с членами "Черной руки"? Почему американцы сажают на электрический стул анархистов, взрывающих бомбы? А я что - не могу освободить мир от негодяев, покусившихся на душу человека? Я, тевтонец, потомок крестоносцев и пиратов, караю убийц смертью!... Назад! - скомандовал он шоферу.

Спустя полтора часа мы увидели огоньки Урги.

Глава тридцать седьмая. Лагерь мучеников

На въезде в город перед маленьким домиком стоял автомобиль.

- Что это значит? - выкрикнул барон. - Подъедем туда!

Наш автомобиль остановился рядом с другой машиной. Дверь дома распахнулась, наружу выскочили несколько офицеров и попытались незаметно ускользнуть.

- Назад, - приказал генерал. - Войти в дом! Офицеры повиновались, генерал, опираясь на трость, последовал за ними. Дверь осталась открытой, и я мог видеть и слышать все, что происходило в доме.

- Горе им! - прошептал шофер. - Офицеры, узнав, что барон покинул город - а это всегда надолго, - решили повеселиться. Он прикажет забить их палками до смерти.

Мне был виден краешек стола, заставленный бутылками и консервами. За столом сидели две молодые женщины, они вскочили при виде генерала. Раздался хриплый голос барона, он говорил короткими, рубленными фразами.

- Ваша родина гибнет... Это позор для всех русских людей... но вы не понимаете... не чувствуете этого... Думаете только о вине и женщинах... Негодяи! Подлецы!.. Сто пятьдесят палок каждому! Он перешел почти на шепот. - А вы, сударыни, отдаете себе отчет, что происходит с вашим народом? Нет? Для вас его будущее безразлично. Как и судьба ваших мужей на фронте, которых, возможно, уже нет в живых. Вы не женщины... Я глубоко почитаю настоящих женщин, их чувства сильней и глубже, чем у мужчин - но вы не женщины!.. Вот что, сударыни. Еще один такой случай - и я прикажу вас повесить...

Вернувшись к машине, он сам несколько раз надавил клаксон. Незамедлительно к нам подскакал солдат-монгол.

- Отведите этих людей к коменданту. О том, как с ними поступить, я сообщу позже.

Всю дальнейшую дорогу мы молчали. Барон был очень возбужден, тяжело дышал, закуривал сигарету за сигаретой, но, затянувшись пару раз, выбрасывал их.

- Не согласитесь ли поужинать со мной? - предложил он.

К ужину был также приглашен начальник штаба -усталый, застенчивый человек, прекрасно образованный. Слуги подали китайское горячее блюдо, холодное мясо и компот из Калифорнии. И, конечно же, чай. Ели мы с помощью палочек. Барон был очень подавлен.

Я осторожно завел речь о провинившихся офицерах, пытаясь оправдать их поступок теми исключительно тяжелыми обстоятельствами, в которых они постоянно пребывают.

- Опустившиеся, деморализованные, насквозь прогнившие люди, - пробормотал генерал.

Начальник штаба поддержал меня, и в конце концов барон разрешил ему позвонить коменданту и распорядиться, чтобы этих господ отпустили с миром.

Весь следующий день я провел со своими друзьями, мы бродили по городу, захваченные его трудовой активностью. Энергичная натура барона заставляла его постоянно что-то предпринимать, его напряженное поле втягивало в себя и остальных. Он был повсюду, все видел, за всем следил, но никогда не вмешивался в дела подчиненных. Каждый выполнял свою работу.

Вечером меня пригласил к себе начальник штаба, у него я познакомился со многими просвещенными и умными офицерами. Мне пришлось еще раз поведать о своих злоключениях. Мы оживленно беседовали, когда в юрту неожиданно вошел, напевая себе под нос, полковник Сепайлов. Все тут же замолчали и под разными предлогами поспешили удалиться. Вручив хозяину какие-то бумаги, Сепайлов сказал нам:

- Могу прислать вам к ужину отличный рыбный пирог и немного томатного супа.

Когда он вышел, хозяин, в отчаянии обхватив руками голову, пожаловался:

- После революции нам приходится работать вот с такими подонками. Немного спустя солдат Сепайлова внес дымящуюся супницу и пирог с рыбой. Когда он расставлял на столе еду, начальник штаба, указав глазами на солдата, шепнул: - Обратите внимание на его лицо. Собрав освободившуюся посуду, солдат удалился. Убедившись, что он действительно ушел, хозяин сказал: