И здесь граница - [6]
Передовая далеко впереди, казалось бы, опасаться нечего, но шли мы с походным охранением, в боевой готовности. И это не напрасная предосторожность. Под вечер, в первый же день марша, подходим к лесочку, вдруг впереди автоматные очереди. Когда прибежали, то увидели такое, что волосы встали дыбом. Из засады обстреляли санитарный автобус. Раненых, медсестру и шофера зверски перебили, а машину сожгли.
Мы уже знали, чья эта работа. Тут, в ближнем тылу действующей армии, бродят разведывательные группы абвера [2], угодившие в окружение гитлеровцы. И вдобавок к этому крупные, по нескольку сот человек, отряды оуновцев [3]. Называют они себя украинской повстанческой армией (УПА).
Вместе с нами майор был из политотдела отряда, и на привале он рассказал про оуновцев. Мы там, на Дальнем Востоке, понятия не имели про этих бандюг, про их сотни (курени) и боевки, Поэтому напишу несколько слов, чтоб Вы, товарищ лейтенант, были в курсе. Может, пригодится для бесед с ребятами.
Отряды УПА состоят из бывших старост, полицаев, всякого рода предателей, изменников, дезертиров, хорошо знающих местность, язык и всякое такое прочее. Немцы позаботились, чтобы они были как следует вооружены, и снабдили их даже пулеметами и минометами.
И ничего удивительного. У оуновцев давняя дружба с фашистами. Задолго до войны в Берлине для них создали специальную школу. Там обучали главарей повстанческих отрядов шпионажу, технике диверсий. И не только обучали, а и засылали в Советский Союз.
Из оуновцев укомплектовали дивизию СС «Галичина», карательные команды по борьбе с подпольщиками и партизанами. Предчувствуя свой крах, фашисты помогли оуновцам построить в лесной глухомани тайные
убежища, так называемые схроны.
Оуновцы, шпионы абвера, недобитые гитлеровцы, все вместе и порознь, вредят нам где и как только могут. Уничтожают связь. Рвут мосты. Нападают на воинские подразделения и тыловые склады… В общем, идет здесь самая настоящая война.
На этом кончаю, пора собираться в наряд. Привет всем, всем на заставе!»
Письмо второе
«1 сентября 1944 г.
Вашу весточку получил. Спасибо, товарищ лейтенант. Опишу дальше свою службу на новом месте.
После двухдневного перехода прибыли мы на свою «заставу». Это слово я специально взял в кавычки. На самом деле никакой заставы не было и в помине.
Война есть война, но то, что мы увидели… Даже писать тяжело. Все исковеркано, порушено. Казарма, наблюдательная вышка, линии связи — все уничтожено. От контрольно-следовой осталась едва приметная, заросшая бурьяном полоса… Одним словом, головешки да груды камней. Пограничные столбы, и те снесены.
Мы с волнением оглядывали место вокруг. Гордостью наполняется сердце, когда думаешь о том, что здесь насмерть стояли пограничники. Гордостью и болью: мало кто из них уцелел.
И мы поклялись выполнять свой воинский долг так же стойко, как выполняли его наши братья в трагические июньские дни сорок первого.
Одно подразделение разместилось в чудом уцелевшем сарае (местные жители называют его стодолой). Остальные, в том числе и я, поставили шалаши.
Едва устроились, первым делом накрепко вкопали пограничный столб. Нет, не стандартный четырехгранный, красно-зеленый, а обыкновенный, круглый. Масляной краской сделали на нем полосы наискосок, а на дощечке написали четкие и гордые буквы: СССР.
Торжественное то было и радостное событие.
Вокруг, если на первый взгляд, мирно и спокойно. Тихий, задумчивый лес, неторопливо катит свои воды Западный Буг… Живи и горя не знай. Но работать приходится, как говорится, одной рукой. В другой — оружие. Редкие сутки проходят без стычек и перестрелок с бандитами. Их можно ожидать с любой стороны, в любой час дня и ночи.
Так что, не хочу скрывать, здорово выматываемся, недосыпаем, недоедаем. Но я часто вспоминаю ваши слова «Не пищать!» и верю, надеюсь, что будет у нас настоящая казарма, а не сарай, и контрольно-следовая, и связь. А пока что связь только звуковая. Один винтовочный выстрел — тревога. Два выстрела — вызов тревожной группы. Три выстрела — застава, в ружье.
Товарищи подобрались замечательные. Большинство с южной и восточной границ, но есть и из госпиталей. Ребята боевые, бывалые. Да робкому и нерешительному пришлось бы туговато. У нас чуть ли не ежедневно такие события, что лишь в приключенческой книжке можно прочитать.
Вот, к примеру, вчера послали меня с несколькими пограничниками (тут по одному выходить из расположения запрещено) получить муку на мельнице. Пока разгружали мешки с повозок, я, как старший, пошел доложить о выполнении задания.
Захожу в канцелярию (так мы называем землянку, в которой помещается заставское начальство), а там еще какой-то старший лейтенант-артиллерист и с ним три батарейца.
«Товарищ старшина, ваше приказание…» Закончить не удалось, старшина жестом остановил меня. «Кублашвили, — говорит, — ты у нас хозяйством занимаешься, надо подсобить пушкарям продукты заготовить. Вот напишу тебе записку, и веди их до председателя сельсовета. Пущай он поможет без усякого там бюрократизму…»
Смотрю на старшину и глазам своим не верю. Почему он напустил на себя вид недалекого, малограмотного и говорит нарочито неправильно?
