И я там был - [44]

Вообще Париж — город сказочный, мы получили огромное удовольствие от созерцания достопримечательностей французской столицы. И все же, общаясь друг с другом, ни на минуту «не забывали», что находимся в «логове врага». Мы расходились по разным улицам и славным местечкам Парижа, потом встречались в номере, чтобы выпить свою чашечку «глясе» из-под водопровода, и я спрашивал: «Шлезингер, ты видел Пляс Пигаль?» И он мне отвечал: «Видел, ничего особенного. Наша Таганская площадь лучше». Такая у нас была игра для микрофонов. В Москве нас предупреждали, чтобы мы остерегались говорить лишнее, поскольку, мол, все наши разговоры прослушиваются.

Отчасти из-за отсутствия свободного времени днем, отчасти из любопытства, мы после спектакля часто совершали поздние вечерние прогулки по Парижу. И в какой-то из вечеров отправились на рынок, расположенный в самом центре. Изобилие всевозможных товаров буквально завораживало наши взгляды. Мы смотрели на все, как кролики на удава. А поскольку, как я уже говорил, на гастролях советские актеры вечно пребывали полуголодными, то в процессе лицезрения мы сами становились удавами, и наше внимание концентрировалось в основном на товарах, которые можно проглотить.

Идем, щупаем глазами подряд все съедобное и натыкаемся на лотошника, торгующего хотдогами. Теперь этот зарубежный вариант уличной закуски знаком почти каждому россиянину, а тогда подобное «лакомство» было для нас в новинку — горячая сосиска с булочкой — экая прелесть для проголодавшегося желудка! Но за все надо платить. А когда платить особенно нечем, приходится экономить. Купили мы один хот-дог на двоих. И пока продавец с нами рассчитывался, Шлезингер внимательно изучал его внешность. А изучив, выдал следующую фразу: «Такие, как ты, у нас марксизм-ленинизм преподают, а ты здесь сосисками торгуешь!» И действительно, продавец хот-догов был при усах, при очках и очень походил на некоторых наших ученых-философов.

В Греции, как и в любой другой стране, мы начинали нашу светскую жизнь с осмотра памятников древности. Особое впечатление произвел на нас архитектурный ансамбль Акрополя. После этого одной греческой актрисой, как говорили, любовницей короля, мы были приглашены на ужин, на котором побили все рекорды по части выпивки, желая показать грекам, что лучшая форма правления — это социалистическая.

В Афины мы возили два спектакля: «Иркутскую историю» и «Идиота». В Греции много русских эмигрантов, и принимали нас замечательно. Чтобы охватить всех желающих попасть на наши спектакли, мы вынуждены были каждое название играть, как в кино, в два сеанса! И так несколько дней подряд. Для центральных исполнителей «Идиота», Борисовой и Гриценко, игравших всегда с большой отдачей, как только и можно играть Достоевского, это было тяжелым, изнуряющим трудом.

В Греции, в Афинах, у меня был один знаменательный эпизод по части покупок. Я купил жене пальто из искусственной замши, только что вошедшей в моду. И для ансамбля нужно было к нему докупить туфли соответствующего фасона. Чтобы не таскать с собой пальто, я отрезал одну пуговицу в качестве образца и с ней мотался по всем магазинам. Обошел всю Омонию, центральную площадь Афин, заглянул в соседние улочки — нет подходящих туфель. Поехал подальше, в Пирей — тоже нет. Приезжаю обратно. Еще раз обхожу все магазины — нет!!! Я не выдержал и вылил все свои огорчения в длинном, отечественной выдержки, ругательстве. И вдруг продавец на чистом русском языке, показывая мне туфли, говорит: «Вам нужен такой фасон?! Так бы сразу и сказали!» Тут надо оговориться, что обычно везде я пытался изъясняться на немецком.

Сразу, по приезде в любую страну, Исай Исаевич Спектор, всегда командовавший «парадом», предупреждал нас, чтобы мы не оставляли консервных банок в номере. Привыкшие прислушиваться к распоряжениям директора, члены коллектива, по мере уничтожения содержимого банки заворачивали в бумагу и на улице выбрасывали в ближайшие мусорные баки. Так было и в Афинах. Прошел день, прошел второй, и вдруг до нас доносится слух, что прислуга гостиницы в недоумении спрашивает друг у друга: «Эти русские консервы жрут с банками, что ли?!»

В Югославии Исай Исаевич строго-настрого наказал нам пользоваться кипятильниками поочередно, иначе мы можем обесточить гостиницу. Но после спектакля все кинулись кипятить чай к ужину. Видимо, каждый полагал, что он в это время является незаметным исключением. В результате через десять минут свет погас на всем этаже, где располагалась наша труппа. А через полчаса погрузилась в темноту площадь перед гостиницей.

С гастролями мы побывали во многих странах Европы. И непременным участником гастрольного репертуара была «Принцесса Турандот». Для достижения большего контакта с публикой, мы обычно часть реприз выучивали на языке той страны, где выступали. Это было нелегко, но преодолимо для всех… кроме Николая Олимповича Гриценко. Он, бедный, долго мучался, чтобы выучить, но в итоге записывал репризы на одевающихся поверх костюма манжетах.

…Первое выступление в Германии. Звучит марш. Выходят маски. И все хором говорят хорошо заученную первую фразу по-немецки: «Представление сказки Карло Гоцци «Принцесса Турандот» начинается»! Гриценко «от души» делает широкий, приглашающий к началу спектакля жест, и его манжеты-шпаргалки разлетаются в разные стороны. И Николай Олимпович идет за кулисы искать манжеты.