И вянут розы в зной январский - [19]

Ох, зря, думала она, доставая тетрадь. Рано или поздно всё тайное всплывет. Никаких разговоров на эту тему, конечно, не было, но она чувствовала: Агата будет недовольна, если узнает. Молчаливые листы, зажатые между книгами в шкафу, не опасны, но стоит высвободить эту память, впустить в дом – она восстанет, точно восстанет. Ведь не разрешила же такой мелочи – фотокарточки на столе. «Но он же и твой брат!» – сказала тогда Делия потрясенно. Разве можно так? Но сестра была непреклонна: «Я никогда не позволю превратить мой дом в родительский. Ты поняла? Никогда».

Это было несправедливо. Ужасно.

Она села, положив тетрадь на колени. Торжественная тишина ждала ее, точно нетронутый лист, и слова, вот-вот готовые зазвучать, были достойны белизны этого листа.

Первые строчки вышли у нее чуть сипло – от волнения, должно быть; но очень быстро голос окреп, язык перестал казаться деревянным, и полилась музыка – чистая, сладкая, как родниковая вода. Это было потрясающе: с каждым звуком, с каждой паузой Адриан пробуждался в ней. Обычно он приходил, когда ей было тяжело и хотелось опоры – не снаружи, как часто необходимо женщине, а в самой себе; но сегодня она впервые вызвала его, как заклинанием вызывают духов. Спиритические сеансы – об этом много говорили; она, правда, не верила всерьез. Теперь же она сидела, счастливая, боясь спугнуть его незримое присутствие. Но даже когда это сделала Тави, громко заявив, что хочет есть, Делия не огорчилась. Её счастье было так велико, что хватило бы на всех.

8. Центральный вокзал

Место у окна оказалось свободным, и можно было наконец расслабиться и развернуть газету. Скользнуть лениво по частоколу длинных колонок, пока глаз не зацепится за что-нибудь любопытное.

«Р-р-р-р», – прочитал он сначала, и только затем обратился к заголовку. Полет Гарри Гудини! «„Р-р-р-р“, – зарычал пропеллер, молотя лопастями воздух. Пилот коснулся зажигания, и машина покатилась со скоростью, быстро достигшей тридцати миль в час. Проехав сорок или пятьдесят ярдов, Гудини выдвинул подъемные панели, и самолет взмыл в воздух, как птица. На одно мгновение Гудини ощутил трепет – когда понял, что он действительно на небесах».

Знаменитый фокусник совершил первый в Австралии управляемый полет, и где – в захолустной деревне к северу от Мельбурна! Однако же как отстаешь от времени с этой горой дел, подумал Джеффри; наверняка ведь сообщали заранее, и можно было съездить посмотреть… И сразу кольнуло ревниво: вот ведь, опередил местных заезжий гастролер. В Америке давно уже летают, а здесь словно никому это не интересно. Хотя Гудини, конечно, молодец: смог выделиться из сотен рядовых фокусников, прозябающих в провинциальных театриках, да как – с блеском истинного мастера, который не только владеет ремеслом, но и умеет подать его совершенно по-новому.

Человека влекут тайны, и тот, кто поставил на них всерьез, не прогадает. А какие это тайны – хитроумный фокус с исчезновением, лихо закрученный детектив или еще что-нибудь – каждый выбирает сам.

Напротив села дама средних лет в мышасто-сером платье и с выцветшим каким-то лицом: брови и ресницы совсем светлые, блеклая кожа, льняная прядь выбилась из-под шляпки; в глазах – вековая тоска. О чем она думает? Сосед справа кашлянул, и она мучительно поморщилась. Мигрень ли (вот тронула рассеянно висок), болезненная раздражительность? А может, дома мечется в горячке ребенок, оставленный с няней, и даже чужой кашель причиняет страдание?

Вот – уже загадка; пока маленькая, но уже способная заинтриговать.

У многих из тех, кто приходит к нему в магазин, тоже есть свои тайны – правда, всё больше другого свойства. Величественная матрона, проигравшаяся в пух и прах на скачках; бездельник, задолжавший кредиторам; милая молодая женушка, потратившая все хозяйственные деньги на модные наряды, – все они молят о драгоценных чеках. И о молчании. Перед глазами всплыло румяное лицо госпожи Марвуд – почтенной супруги члена Парламента, радетельной матери и, между прочим, страстной любительницы виста. Сия маленькая слабость до такой степени владела ею, что нередко затмевала все прочие (весьма немногочисленные, следует признать) мысли. Кроме того, леди Марвуд была на редкость общительна и в задушевной беседе охотно выбалтывала столько пикантных подробностей о других столь же очаровательных дамах, что не будь у Джеффри прекрасной памяти, ему пришлось бы обзаводиться записной книжкой. Никто не посмел бы назвать его сплетником или любителем подсматривать в замочную скважину из пошленького любопытства. Но с самого детства ему известна была нехитрая истина: всякая деталь может однажды стать незаменимой, поэтому надо собирать всё.

Когда он вышел из поезда в Ист-Кэмбервелле, на улице уже стемнело. Резкий южный ветер гонял по платформе мусор и опавшие листья. К ночи наверняка соберется дождь. Идти пешком при таком ветре не очень приятно, но он все-таки решил не брать извозчика: дуть будет в спину, да и всего пути – четверть часа.

Еще с порога он почувствовал больничный запах, который всегда наводил тоску.

– Что сказал доктор? – спросил Джеффри, вручая Мэгги шляпу и трость.