И всю ночь ныла грудь - [2]
Марии вдруг почудились чьи-то шаги: словно носком ботинка толкнули лежащий на дороге камешек и он, камешек, ударился о другой. Ясно донеслось: тик!
Она вскочила и кинулась к лестнице, которая вела во двор. Прислушалась — тихо. Откуда же этот «тик»? Не могла же она ослышаться? Впрочем, и ящерица могла столкнуть маленький камешек, и тот ударился о другой…
На руку плюхнулась крупная дождевая капля. Потом ударила такая же капля по драневой кровле. Во двор залетел шальной ветерок и, прошуршав по молодой листве, скрылся па задворках. А оттуда наверняка вырвался в самую чащобу.
Она глядела в черноту ночи — темно, хоть глаза выколи! — и ничего не могла разобрать. Нечто ватообразное переваливалось через плетень и мягко стелилось по двору. Перед самым крыльцом не то растворялось вовсе, не то влезало на кровлю.
«Если он и подзадержался где-нибудь, — думала она, — то это хорошо: переждет непогоду, А если дождь настигнет его в пути? Так и стоять ему под деревом? Нет, не тот у него характер! Он попытается перейти речку. Непременно попытается!.. А что тогда?»
Она живо представила себе небольшую, но глубокую пойму, наполненную мутной, кипящей жидкостью. «Не дай бог угодить в нее — оттуда не выберешься, вынесет тебя прямиком в Черное море».
Она прошлась по крыльцу, и половицы противно заскрипели под ее ногами. Особенно противно нынче…
Из ущелья доносился неясный, отдаленный гул. Возможно, что это ветер гудел, словно в трубе. А в остальном все было спокойно. Даже слишком! Но вот-вот что-то должно случиться на земле, под землей или над землей… Мария Читанаа предчувствовала это, хотя объяснить что-либо толком она вряд ли сумела бы. Ведь бывает же этакое необъяснимое ощущение чего-то неотвратимо надвигающегося…
Капли зачастили, падали на траву тяжело, словно маленькие медузы: так и плюхались! Но с каждой минутой они мельчали, дождевая сетка становилась более плотной. И тут ударил гром. Будто взорвался снаряд под ногами. Даже зарницы не было видно. Какой-то странный гром, бея молнии. А может, это лавина сорвалась с вершины Саат-ишьха? Что-то жуткое разнеслось по горам, подавая сигнал замешкавшемуся ливню.
Марии Читанаа показалось, что кто-то смотрит ей в спину. Она резко обернулась — в темной дверной раме стояла старуха. Она была в длинной белой рубашке и курила неизменную трубку.
— Ты меня напугала, — сказала Мария.
— А меня до смерти напугал этот гром, — сказала Гудихан. — Он ударил так неожиданно… Я не спала… Но не заметила молнии.
— А ее и не было…
— Молния обязательно была… Мы попросту не заметили ее… Может, она сверкнула за горой?..
— Полил ливень, — сказала Мария.
— А почему не спишь?
— Жду.
— Придет.
— Я жду, — твердо выговорила Мария. — Он никогда не опаздывал не предупредив.
— С ними это случается, — сказала Гудихан, не выпуская чубука изо рта.
— С ними — да, а с ним — нет, — возразила Мария.
— Все они одинаковы, — сказала старуха.
— Они одинаковы, а он не похож на них, — упрямо стояла на своем Мария.
— Что с тобою? — спросила старуха.
— Ничего…
— Ты что-то не в себе…
— Возможно…
— Тяжело дышать, — вздохнула Гудихан.
— После грозы легче будет.
— Пойду прилягу, — сказала Гудихан.
Мария Читанаа вытянула руку и в одно мгновенно набрала в ладонь холодной воды. Ливень хлестал не на шутку, небеса обрушивались па землю. Это было ясно.
«Если укрылся он под дубом, в него может ударить молния, — подумала Мария. — Но он не пойдет под его ветви. Он знает, что значит дерево в грозу! Вполне возможно, что пробежит он сотню шагов и найдет хорошее место под навесом скалы. Но под этой скалою потекут бурные потоки, а они способны сбить с ног даже великана…»
Тут сверкнула молния. И чуть не ослепила женщину… Она отпрянула назад, к стенке. Удар грома потряс горы. А затем небесная канонада продолжалась почти непрерывно. Гром, ливень, шум водяных потоков, побежавших с гор… Все смешалось, все слилось в единое апокалиптическое гудение, совершенно невыносимое для слуха.
Но она не испугалась. Она никого и ничего не боялась в этот час. Она облокотилась о перила и упрямо смотрела прямо перед собою. И слушала, слушала: не прорвется ли шум его шагов сквозь эту страшную канонаду? Даже сквозь этот грохот, она распознала бы его шаги — такие тяжеловатые, мужские шаги. Она была совсем молоденькой, когда вышла за него замуж. Он тогда казался ей пожилым. Но вот прошло шестнадцать лет, а он выглядит почти молодым. Или это, может, так кажется ей?.. Он привез ее сюда, сделал соседкой медведей и шакалов, научил ее все знать и все понимать. И теперь она не мыслит эту землю без него, без его шагов. Когда она порою навещает его в мельнице и он выходит к ней, посыпанный душистой свежей мукою, — выглядит Герасим кормильцем всех людей, а не только этого горного села. Она научилась ждать его и не волноваться. Он знает здесь каждую тропинку, каждую берлогу, знает лее и горы, ущелья и поймы рек. Чего, собственно, ей беспокоиться?..
Она перегибается через перила, ночь обдает ее лицо колючими брызгами, и она все слушает: не идет ли он?..
Снова появляется старуха. Она набросила шаль на белую сорочку, которая до пола. Она удивляется тому, что не спит жена ее сына. Неужели эта гроза способна напугать ее? Разве это впервой?
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
«… Ахаун сказал:– Но прежде я хотел бы, чтобы вы послушали одного чудака…– Чудака? – спросил зверолов.– Чудака…– Как это – чудака? – словно бы не расслышал лучший метатель камней.– Вот так – чудак! – Вождь племени чуть не продырявил себе указательным пальцем висок, чтобы показать, какой же это непроходимый чудак.– Где же он? – сказал следопыт, шмыгая носом, точно чудак должен был пахнуть как-то особенно.– Он ждет на лужайке. Перед моим домом.Охотник на барсов вышел из пещеры, чтобы привести этого чудака.Ахаун сказал:– Вы сейчас услышите нечто, но вы не смейтесь.
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
«… Мин-ав почесал волосатую грудь и задумался.– Не верю, – повторил он в задумчивости.– Они выбросили все куски мяса, – объясняли ему. – Они сказали: «Он был нашим другом, и мы не станем есть его мясо». Он сказал – «Это мясо не пройдет в горло». Она сказала: «Мы не притронемся к мясу нашего друга, мы не станем грызть его хрящей, мы не станем обгладывать его костей». Он сказал: «Мой друг спасал мне жизнь. Еще вчера – пока не сорвался он с кручи – шли мы в обнимку в поисках дичи…» Да-вим бросил мясо, Шава бросила мясо.
«Фараон Эхнатон» — повествование об одной из узловых эпох истории Египта (начало XIV века до н. э.), особенно богатой гениями зодчества, ваяния и живописи.