И все-таки она хорошая! - [35]
В конце концов, написав много раз, мы запоминаем его облик просто зрительно. Грамотный человек не проверяет, что писать в этом слове (и в тысячах других): о или я? в или ф? Слово врезалось в зрительную память и не нуждается в проверке… Поэтому-то и не прав Р.Брандт, сетуя, что мы должны-де помнить, когда пишем слово голова, и головку и головы. Это должен помнить ученик пятого класса, а затем он просто усваивает буквенный облик этого слова и пишет, не задумываясь. Но запомнить слово помогло правило…
Предположим, он забыл, как верно написать головка. Зная правило, он восстановит буквенный облик этого слова. Это удобно. А правило-то фонемно: ищи, где звук свободен от влияния соседей.
Выходит, что фонемное письмо не требует перенапряжения зрительной памяти. Слова не зазубриваются все подряд, а проверяются по известным правилам. Зрительная память и слуховая действуют совместно и помогают друг другу. Помнишь, как выглядит слово головка, из каких оно букв состоит, — пиши; не помнишь — вспоминай, что произносится в словах головы, голов, головок.
Фонемное письмо хорошо разграничивает слова. Плот и плод, пруд и прут, сидеть и седеть, умолять и умалять и многие-многие слова произносятся одинаково, по по фонемной орфографии пишутся различно. Часто это помогает лучше понять текст.
Под диктовку Николая Островского был записан такой текст: «В прихожей Корчагин снимает шинель и вешает ее рядом со скромными пальто учительниц… В учительской за столом один заведующий, брюзглый старик, в молодости поседевший в тюрьмах, а сейчас отец многолюдного семейства, типичный провинциальный учитель. Аполитичный, узкий деляга и меланхолик»[72]. К выделенному мною слову редакция сделала примечание: «Видимо, посидевший». Конечно, так. Ошибка несомненная, хотя и тонкая: она становится ясной из всего текста в целом. Тот, кто записывал на слух, очевидно, ошибся, вместо посидевший написал поседевший. Но если бы Николай Островский смог просмотреть записанный текст, он, несомненно, исправил бы ошибку: наша фонемная орфография дает возможность разграничить, различить эти два одинаково звучащих слова: посидевший (сравните: сидя, отсидка) и поседевший (сравните: сед).
Традиционный принцип не в состоянии указать, до какой степени надо дифференцировать слова на письме, до какой степени надо увеличивать различие между ними. А фонемный указывает: если разные фонемы (сед-и сид-) — пиши разные буквы, даже в том случае, когда эти фонемы, под действием соседнего ударения, начинают звучать одинаково. А если фонема одна и та же — пиши одну и ту же букву.
Поэтому-то услуги буквы ѣ совсем не нужны. Она передает ту же фонему, что и буква е — значит, дифференциация с ее помощью излишняя. Фонема ведь та же.
Итак, еще три замка тем же ключом…
Фонемная орфография лучше фонетической
Фонетическая, звуковая орфография имеет много недостатков. Она приведет к разнобою, к беспорядочности письма. Чуть ли не у каждого села появится свое правописание.
Фонемная орфография свободна от этого недостатка. Многие говоры, диалекты сильно отличаются друг от друга по произношению, а системы фонем у них разнятся значительно меньше. У множества говоров и вовсе нет различий в составе фонем. Например, диссимилятивные якальщики скажут: у ряки, вот рика. Почему то [а], то [и]? Это влияние ударного слога. Всякое влияние соседа надо, по фонемной орфографии, убрать, надо передать звук, свободный от этого влияния.
Влияние идет от соседнего ударного слога; мы ударение и перенесем на самый проверяемый гласный: реки, речка. Оказывается, без влияния соседа появляется е.
Следовательно, по фонемной орфографии: у реки, река. Так напишет и тот, кто произносит эти слова литературно, и тот, кто диссимилятивно якает. У тех и других фонема одна: Э, а произносится она по-разному, потому что по-разному ее изменяют соседи.
Фонетическое письмо может стать помехой при общении «отцов и детей». Фонемный состав языка меняется медленно-медленно, гораздо медленнее произношения. Фонемное письмо без труда объединит и детей, и отцов, и дедов, и прадедов.
Наконец, вспомним самое важное: звук обманчив, его трудно определить; многие просто не обладают речевым слухом. А фонему не надо стремиться услышать. Фонема — это ведь звук, очищенный от влияний соседей. Фонема требует не тонкого слуха, а умения произвести такую очистку: сравнить одно слово с другим. Операция эта доступна всем и по существу гораздо легче, чем мучительная операция прослушивания каждого звука.
Десять замков одним ключом
Я уже говорил, что нельзя определить: сколько звуков в русском (или каком угодно другом) языке. Это все равно, что спрашивать: сколько величин умещается от 0 до 10. Чем точнее мерим, тем больше будет возможных величин; чем детальнее анализируем речь, тем больше окажется разновидностей звуков.
А сколько в языке фонем? Сколько самостоятельных звуков, способных различать слова? Оказывается, их число определенно и ограниченно. Например, в русском языке пять гласных фонем. И никакой точнейший анализ не способен найти еще хоть одну: их пять, и все тут. Конечно, каждая фонема представлена большим числом звуковых разновидностей, оттенков; их-то число и нельзя сосчитать.
