И все-таки она хорошая! - [36]

Шрифт
Интервал

Ясно, что мы, обозначая на письме фонемы, не будем мучительно сомневаться: как же обозначить немногими буквами необозримое море звуков? Число фонем вполне обозримо и сравнительно невелико. Их и только их следует передавать на письме, а вовсе не все звуки.

Некоторые сторонники буквы ѣ когда-то говорили так: буква е пишется у нас большей частью там, где произносится [ӭ] закрытое; буква ѣ — там, где произносится [э] открытое. Конечно, из этого правила есть много исключений; надо их устранить, провести правило последовательно, и всегда писать с буквой ѣ те слова, где встречается [э] открытое… Тогда и не будет необходимости эту привычную букву изгонять из алфавита.

Это предложение не было принято, и с полным основанием. Ведь [э] открытое и [ӭ] закрытое — не разные фонемы, это две разновидности одной фонемы. Нет двух слов, которые отличались бы только звуками [э — ӭ]; мы с вами говорили уже об этом. Значит, не нужно и двух букв для этих звуков, хватит одной. И здесь решение задачи дает фонология.

Итак, десять замков-вопросов:

Какой буквенный облик выбрать для каждого корня, приставки, окончания, если хотим их писать одинаково в разных словах?

Какие орфографические принципы надо использовать, чтобы добиться в разумных пределах единообразного написания каждой морфемы? Каковы эти «разумные пределы», т. е. в каких случаях надо передавать чередования на письме, а в каких — нет? Каким образом во время письма и чтения равномерно распределить работу между разными отделами нервной системы, чтобы они помогали друг другу?

Как сделать, чтобы не надо было зазубривать каждую орфограмму, чтобы их можно было во время письма восстанавливать в памяти с помощью простых проверок, сопоставлений?

Как добиться высокой степени разграничения, дифференцированности орфограмм? А то ведь будут смешиваться друг с другом! До какой степени надо стремиться к этой дифференциации?

Как создать орфографию, объединяющую представителей разных говоров, нетрудную для них? И в то же время объединяющую дедов — отцов — внуков, разные поколения? Как создать письмо, не требующее трудных наблюдений над звуками, простое и доступное для всех? Как найти количество букв (или буквосочетаний), достаточное для передачи всех звуков языка?

Все они открыты одним ключом: фонемной орфографией.

Не пестрота, а единство

В нашей орфографии есть такие правила: чтобы определить, какую гласную писать, безударные проверяй ударными; в сочетании чк, чн мягкий знак не пишется; мягкость согласных обозначается только тогда, когда в измененном слове мягкий согласный может оказаться перед твердым; пишется ча, ща, не пишется чя, щя… Какая пестрота! Одно такое правило, другое этакое. С бору да с сосенки.

Вовсе не пестрота, а единство. Все эти правила фонемны.

Насчет гласных и мягких согласных — все ясно, мы уже говорили о них. А почему в сочетаниях чк, чн но пишется никогда мягкий знак? У нас есть фонема Ч; она одна. Нет слов, которые отличались бы только мягким [ч] — твердым [ч]. Твердым и мягким [т — т] слова могут отличаться: одет — одеть. А твердым — мягким [ч — ч] слова не могут различаться: нет у нас твердого [ч]. Значит, незачем нам и обозначать его мягкость.

Ведь в фонемном письмо обозначаются только различительные звуковые особенности. Потому-то и не обозначаются позиционные мены, что они не помогают различать слова. Значит, нет надобности указывать мягкость [ч]: она неразличительна.

По этой причине после ч не пишется я. Буква я указывает, что предшествующий согласный произносится мягко. А ч не нуждается в этом обозначении.

Насквозь фонемна наша орфография. Поэтому-то и хороша. Поэтому и устойчива, экономна, проста… Почти во всем. Если не считать некоторых исключений… Позже о них поговорим.

Как это получилось?

Фонетическое и традиционное письмо я показал на примерах. А фонемное? Какое оно? Ну, вот это; обычное наше письмо.

Как же оно сложилось? Стихийно? Или кто-нибудь его сознательно складывал, формировал? Было и то и другое. И стихийно складывалась фонемная основа нашего письма, и сознательно строилась.

Много думали о русской орфографии русские ученые, литераторы, общественные деятели. Белинский предлагал: выбросить буквы ять, ижица, фита, у прилагательных писать окончания ова, ева (больнова, верхнева); были у него и другие предложения — и все они фонемны.

Но в ту эпоху не было теории письма, не было и фонологии. Значит, Белинский просто интуитивно почувствовал, понял, что нужно для нашего правописания.


Так скромно выглядели постановления орфографической комиссии, которые превратили наше письмо из традиционного в фонемное


Все же орфография наша была не полностью фонемной, а вместе с тем и традиционной. Помните, сколько традиционных написаний пришлось нам отметить точками?

Законодатель русского правописания Я. К. Грот писал: «Перевес этимологического элемента в нашем письме находит себе оправдание в истории…» Не было и мысли, что орфография должна быть оправдана современностью, а не историей.

Настоящая битва с традиционностью в орфографии началась в начале нашего века[73].

Великая битва

Русская общественность давно уже настаивала на упрощении орфографии. Академия наук получала одно требование за другим: реформировать русское письмо.


Еще от автора Михаил Викторович Панов
Занимательная орфография

В занимательной форме рассказано, как связано русское правописание с фонетикой, о сущности основных принципов отечественной орфографии, ее законах.


Рекомендуем почитать
О западной литературе

Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.


Путь и шествие в историю словообразования Русского языка

Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.


Набоков, писатель, манифест

Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.


Большая книга о любимом русском

Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.


Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».


Именной указатель

Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.