И всё, что будет после… - [39]

– Ну, кажется, всё в порядке, – констатировал иностранный наследник. – Была ли у вас в семье падучая, молодой человек?

Жора покачал головой, насколько это было возможно, со страхом глядя на иностранца…

– Значит, сахарный диабет, – подтвердил тот профессорским тоном. – Я думаю, вы давно не ели…

– Что со мною?

– Обыкновенный обморок. Вы бредили…

Жора с трудом провел пальцами по лицу, чуть сдвинул тряпку, освободив второй глаз.

– Звали зачем-то самого дьявола и очень просили не отрезать у вас его руку… И ещё клялись, что никогда больше не будете брать чужое…

Жора попытался отвернуться и не смог. Просто отвёл глаза в сторону. У порога валялось выкатившееся из кармана яблоко. Не было ни ножа, ни овчины. Он с усилием пошевелил рукой, пытаясь поймать взгляд «фиолетового»:

– Так мне её не отрежут?

– Зачем же дьяволу отрезать свою собственную руку, даже если она… и сделалась по ошибке чьей-то собственностью? Ему это даже на руку… Ха-ха-ха… Как там у вас? Своя рука…

– Свою шею не мылит! – издевательски закончил Пепка, подхватывая Жору под спину сбоку.

Шеф помог с другой стороны. Жору подняли, взяли под руки, подвели к печке.

– Кресло нам! – крикнул наследник.

Откуда-то взялось и кресло. Принесли плед, расстелили, пострадавшего усадили с комфортом.

– Прежде всего – сушиться! – сказал «фиолетовый». Его собственная одежда от дождя совершенно не пострадала.

Хлопотавший у стола Пепка тоже не спешил к огню, а уж он-то должен был порядком вымокнуть под таким ливнем. Его клетчатая рубашка, куцая курточка из похожей на тряпку, какой-то задрипанной сероватой ткани и такие же брюки с лямками и карманами от пупа до колена были совершенно сухие.

«Этот парень смещает акценты, – подумал Жора. – И в одежде и в лексиконе. Пока ещё этого не носили. Надо запомнить и приглядеться к будущей моде…»

– После водицы положено к огоньку! – заметил меж тем наблюдавший за Жорой хозяин.

Тотчас же подскочил Пепка, и, взявшись за кресло с двух сторон, они подвинули Жору ближе к печке. Пламя пылало жарко, но и не обжигало, словно дрова горели где-то в глубине её устья.

– А вы разденьтесь! Этак долго будете сохнуть!

Жора заколебался, глядя на «фиолетового». Снимать ли рубашку? Он и так чувствовал себя неловко – этаким мокрым кроликом перед этими непромокаемыми иностранцами, или кем там они были ещё… Представил себя рядом с ними голым и помотал головой, решив, что высохнет он и так…

– Ну, тогда согреться и изнутри!

Иностранец поднёс Жоре стопку и цыганкино яблоко.

Пепка картинно всплеснул руками, при этом выронив полотенце Жоре на колени. Он присел, в притворном ужасе вытаращив глаза, и с большим интересом уставился Жоре в рот. В лице его всё смеялось, огонь от печки играл в глазах – они горели один зелёным, другой – коричнево-медовым светом. «Фиолетовый», тоже склонился, галантно протягивая рюмку. Всё притягивало в его облике, в насмешливом и лукавом взгляде – та энергия и внутренняя свобода, то необъяснимое превосходство, неведомое нашим людям, – манили и уязвляли Жору, как каждого советского человека задевает что-то необъяснимое в иностранцах.

– Разве можно отказываться? Продукты здешние, натуральные!

– Ой, смотрите! – поддразнил Пепка и подмигнул карим глазом. – Рука у вас наша, и душа будет наша! Окрестим мы вас тут по-нашему! – и он хитро прищурил свой левый зелёный глаз.

А Жоре вдруг показалось, что и в самом деле сам сатана протягивает ему яблоко и вонючую самогонку.

Как только он осушил стопку, огонь, пролившийся вмиг по жилам, обдал его изнутри адским жаром. Рубашка высохла моментально, то ли просто время пришло ей высохнуть у огня.

– Ну, вот мы и сухие! – вскричал хозяин. – А теперь – вечерять! К столу! К столу! – И, вежливо придерживая за плечо, он повёл Жору туда, где Пепка с полотенцем через плечо хлопотал у стола, расставляя миски:

– Четыре, пять… Шесть?..

Посреди стола лежала теперь тканая вручную из льняной пряжи небеленая скатерка с вышитыми на ней крестом красными петухами.

Жору усадили спиной к печке.

– Сколько нас будет, шеф?

– Достаточно!.. – «фиолетовый» кивком головы остановил проворную руку Пепки, уже ставившего на стол гнутое алюминиевое страшилище, которое-то и миской странно было назвать. – Эту можешь убрать…

– Всё понял, шеф! – кивнул Пепка, присоединяя погнутую уродину к двум таким же, которые прижимал к груди, и тотчас отнёс не понадобившуюся посуду на кухонный шкафчик в тёмном углу у печки. – Не нужны нам эти татары незваные… Там пускай на сене и спят. Лапу сосут… А паёк-то с собой – слабо было взять… слабо?

– А вот и к нам!

В окно постучали.

– Это я! – донёсся хриплый цыганкин голос. – К вам на вечерю.

– На вечер-р-рю! Карр! – радостно подхватил утробно-скрипучий голосок.

– Поччтальён Печ-ч-чкин! – передразнил Пепка. – Это я… Почтальон Печкин…

– Опять… – поморщился иностранец.

– Разве опять? – как школьник, растерялся шофёр. – Неизвестно… Это ещё проверить надо, – и искоса взглянув на Жору, закончил голосом Папанова. – Н-ну погоди! Так?

Хлопнула входная дверь. Цыганка с чёрной хозяйственной сумкой в руках и вороною на плече приветливо всем кивнула.

– Усе мультики разам глядим, – обратилась она к рявкнувшему по-папановски и погладила свою птицу. – А гэты з их – самы добры.