И восходит луна - [3]

Кайстофер взял ее за руку, и она почувствовала прохладу кольца, такую приятную и нежную в душной церкви. Кольцо было платиновое, с лунным камнем. Лунный камень символизировал Дом Хаоса, которому она теперь принадлежала. Очень красивое кольцо, подумала Грайс. Все мысли текли каким-то странным образом, а взгляды, слова и вспышки фотоаппаратов проходили сквозь нее безо всякого влияния. Она будто была под стеклянным куполом, далеко-далеко от всего на свете, в том числе и от себя самой.

Ее психотерапевт называл это явление дереализацией. Такое с Грайс случалось часто и обычно очень пугало ее. Ощущение странности всего мира, того, что все происходит, будто во сне, обычно сопровождалось мучительным желание вырваться из него. Но сейчас хорошо знакомые симптомы Грайс принимала, как неожиданный подарок.

Кайстофер сжимал ее запястье, надевая кольцо, и Грайс судорожно пыталась понять, нравится ли ей его прикосновение. Но все ощущения были слишком приглушенными. Грайс раскрыла ладонь, на которой было его кольцо, такое же, только шире. Она осторожно надела его на безымянный палец Кайстофера. Рука у него была податливая, теплая, неотличимая от человеческой. Почему-то Грайс продолжала удивляться этому. Она часто видела богов по телевизору, читала о них в интернете, но вживую не встречала никогда, хотя ее родители руководили самым большим культом в Юэте.

- Можете поцеловать невесту, - объявил отец. Кайстофер наклонился к ней и коснулся губами ее губ. Второй в ее жизни поцелуй, надо же. Первый, впрочем, вспоминать не хотелось, Грайс не испытала ни капли ностальгии по своим семнадцати и выпускному в школе. Губы у Кайстофера тоже были теплые, но поцелуй вышел прохладным.

Грайс обернулась к залу с улыбкой, которую очень хотела увидеть мама. Мама сидела в первом ряду, утирая слезы кружевным платком. Ее обычно строгое лицо, казалось, порозовело от счастья. Еще бы, такая честь для их ветви большой жреческой семьи. Кроме того, теперь утрется тетя Эйннифер.

Гости аплодировали, Грайс видела своих родственников с лицами, перекошенными от зависти или светлыми от облегчения, видела любопытные глаза журналистов. Сестры делали селфи, лучезарно улыбаясь в камеру. Грайс видела известных политиков, звезд, которых прежде не могла мечтать увидеть даже издали. Грайс медленно, будто во сне, подняла руку и помахала ей людям, сидящим на скамьях, как от нее и ожидалось. Зрачки многочисленных айфонов уставились на нее. Ей было неуютно, и в то же время интересно: что же произойдет дальше?

Были и ее коллеги, хотя Грайс никого не приглашала. Из филиала компании, она перевелась в головной офис, однако новый босс, подтянутый мужчина с жестокими глазами, так отличающийся от ее полного и добродушного босса из Юэты, дал Грайс понять, что не хочет видеть ее на работе ранее, чем через месяц, когда вся шумиха вокруг ее свадьбы уляжется. Она все равно останется в центре внимания, как член божественной семьи, но, по крайней мере, поток журналистов, совершенно не нужный компании, схлынет.

Ее новый и старый боссы, оба были здесь. Грайс вообще, как ни старалась, не могла заметить ни единого свободного места на многочисленных скамьях.

Во время суматошных приготовлений к свадьбе мама с гордостью говорила Грайс о том, что она станет женой Кайстофера в храме, построенном ее собственным пра-пра-пра-пра-прадедушкой. Изобилие частиц "пра" сделало семейную гордость затруднительной, однако храм в действительности оказался очень красивым. Высокие колонны, будто державшие потолок, были увиты щупальцами, где каждая присосочка, каждая иголка зуба, была создана с любовью и дотошностью, огромные витражи, стекло в которых сохраняло первозданную яркость, изображали славные и чудовищные дела Дома Хаоса, рода Кайстофера. Вот, еще в Англии, предок Кайстофера, приходящийся ему менее дальним, нежели создатель этого храма, живший куда позже, приходился для Грайс, поднимает мертвых после лондонского пожара. Обгоревшие тела обрастают новой плотью, выжившие преклонили колени в восхищении, надежде и страхе. А вот уже в Эмерике, женщина в белом, красивом платье, уничтожает шахтерский городок Сэйнт-Эльмо, порывы ветра с корнем вырывают из земли деревья, рушатся своды домов, люди лежат на земле, кто-то погиб в буйстве стихии, а кто-то ползает на земле, надеясь вымолить прощение.

Витражи подчеркнуто красивые, нарочито яркие, изображали чудовищные трагедии, массовые казни, разрушения того, что построил человек, но так же и великое милосердие. Одна из самых длинных витражных картин, больше похожая на батальную панораму, показывала, как боги Гаэрмании сражаются с богами стран-союзников, на фоне кровопролитных битв, идущих между людьми, людьми, которые умирали миллионами. Все это события, которые, как считала Грайс, не может охватить искусство. Их значение в человеческой истории слишком велико.

И все же, витражи были очень красивыми. Они говорили о том, как боги влияли на человеческую историю, плохо ли, хорошо ли, но главное - очень явно.

Массовые психозы средневековья, великие войны, природные катаклизмы, уменьшение и увеличение популяций видов, все происходило по воле богов и их величие пугало.