И власти плен... - [34]

Откуда она взялась, Алла Разумовская? Глупый вопрос. Оттуда же, откуда берутся все: кто-то рекомендовал. В отделе главного экономиста появилось новое лицо. Он ее не заметил. Да и с какой стати, мало ли смазливых лиц. Его ошарашил коммерческий директор Фатеев.

— Слушай, — сказал он. — Смешная история. Подхожу утром к работе, смотрю, впереди — сумасшедшие ноги. Я даже смутился, не могу глаз отвести. Ей лет тридцать, нет, вру, тридцать пять. Останавливается, открывает сумочку, что-то там ищет, пропуск, что ли. А мне мимо проходить не хочется. Я, знаешь ли, тоже останавливаюсь. Кошмарное зрелище: коммерческий директор читает на углу газету «Известия». Обрати внимание, время — без пяти восемь. Что подумает рабочий класс? Народ мимо меня, как демонстранты, толпой.

Эта извечная фатеевская страсть к утренним анекдотам становится утомительной. Он бесцеремонно оборвал:

— Короче, старый ловелас!

Фатеев не обиделся, протестующе поднял руку, усмешка у него получилась многозначительной.

— Наберитесь терпения, уважаемый генеральный директор… Потрясение было мимолетным, но оно было, а тем временем загадочная незнакомка взглянула на часы, ахнула и с легкостью непредсказуемой взлетела по ступеням нашего родного заводского управления. Не мог же я броситься вслед за ней… — Фатеев вздохнул, еще раз переживая утреннее впечатление. Это Метельникова развеселило: он близко увидел фатеевское лицо, упитанное, с округлыми складками вокруг подбородка, с оттопыренной нижней губой, тоже пухлой и сочной, и круглые темно-карие глаза — даже в минуты печали в глазах Фатеева читалось невысказанное удивление перед удовольствиями и радостями жизни. — Я выдержал паузу и двинулся следом. Странно, подумал я, никогда не встречал этой женщины. Сквозь стекло я видел, как она бежала по коридору, стягивая на ходу плащ. Так вот. Не имею права уйти, не сказав главного: когда эта женщина искала пропуск, она обронила одну небезынтересную вещь. А близорукий Фатеев заметил и подобрал. Хочешь взглянуть?

Мысли Метельникова были заняты другим, он пожал плечами, предлагая Фатееву самому решить, надо ему взглянуть или не надо. Фатеев вынул пухлый бумажник, извлек оттуда фотографию, бросил на директорский стол. Даже сейчас, вспоминая, Метельников почувствовал, что краснеет, настолько это было неожиданно: на фотографии был изображен он сам. Когда и где его сфотографировали, Метельников вспомнить не мог. Такого снимка он никогда не видел.

— Ну ладно, — сказал Фатеев. — Я пошел.

— Давай. — Это не было разрешением: уходи, — но и возражением тоже не было. Метельников продолжал молча разглядывать фотографию. Было слышно, как под неспешными шагами Фатеева поскрипывает паркет. Дверь закрылась. Метельникову было неловко признаться, но фотография ему понравилась. Лицо живое, напряженное, но спокойное — мужское лицо. Он знает за собой эту черту. Его слушают, он предчувствует возражения, предвосхищает их, отвечает на якобы высказанный вслух вопрос. Неожиданно он увидел неровный обрез справа. Он уже не сомневался: такой фотографии не существует, где он изображен именно так, без тех, к кому обращается, кого желает убедить. Кто-то вырезал его из общей, групповой фотографии.

Посреди бетонированной площадки возник дрожащий от холода котенок. Он громко мяукал, попеременно поднимал озябшие лапы, и на сером бетоне оставались темные крошечные следы. Перед котенком на корточках сидела девушка, она двумя пальцами осторожно гладила котенка. Дрожь сотрясала его маленькое тельце. Молодой человек, широко расставив ноги, стоял рядом, курил и давал советы.

— Хочешь, возьмем с собой? Засунем его в мою перчатку.

— Ты думаешь, он ничей? — спрашивала девушка.

Молодой человек усмехнулся.

— Он дворянин арбатского двора.

Метельников подумал, что стоять дальше не имеет смысла. Дождь, кажется, поутих. А может, поутих ветер, и шум дождя стал менее слышен. Метельников раскрыл зонт и шагнул в дождь.

В тот день он еще не раз возвращался мыслями к странной фотографии.

День мало чем отличался от остальных: звонили директора заводов, затем совещание по селектору. Отменили позарез нужную встречу в Госплане, пришлось срочно ехать туда — объясняться, настаивать. Незапланированная ругань с проектантами, партийное собрание в литейном. Звонок из общежития: непонятно, откуда в подвалах взялась вода; приехали изыскатели, стали проверять, заложен ли дренаж; в плане дренаж есть, а на деле нет — забыли. Сначала вспылил, потребовал дело передать в прокуратуру. Потом успокоился. Строило-то свое СМУ, получалось, что судить придется своих. Для монтажа импортного оборудования фирма откомандировала специалистов, два этажа общежития оборудовали для иностранцев. Скандал с общежитием был не ко времени. На исходе дня открыл ящик стола и увидел фотографию. Интересно бы посмотреть на эту женщину. Дневную почту перелистывал рассеянно. Подвинул к себе настольный календарь и перевернул лист. День завтрашний аккуратно прикрыл день минувший. Это было как ритуал. Положено в таких случаях склониться над столом, увидеть в полированной поверхности свое смутное отражение, вздохнуть долго и уже на выдохе поставить точку: устал.