И в засуху бессмертники цветут... - [9]

До сих пор мерещится тот поздний вечер: наговорившись, мы сидим и молчим…

Александр Мартыновский А. Д. ЗНАМЕНСКИЙ В МОЕЙ ТВОРЧЕСКОЙ СУДЬБЕ

«Когда бывает мне нелегко, и мысли отягчаются печальными раздумьями, я достаю из папки статью Анатолия Дмитриевича о моем романе «Оборотни», перечитываю ее и словно бы слышу ободряющий голос его»

Взаимоуважение между нами проявлялось постоянно, и ровность эта сохранилась до его кончины. Мое уважение невольно возрастало и все более укреплялось по мере того, как я все глубже познавал его писательскую и человеческую сущность. Осознание незаурядной, яркой личности возникло с первого знакомства с его произведениями.

Я всегда старался читать его новые публикации, но и Анатолий Дмитриевич, как я открыл для себя, не был равнодушен к моим. Приведу такой пример.

В 1982 году Краснодарским краевым книжным издательством была выпущена в свет моя повесть «Трудное поле». Напереживался я за нее предостаточно! Вскоре состоялась презентация ее в Славянском училище механизации сельского хозяйства с участием краевого телевидения. Что‑то вроде этого было и на Белореченском химкомбинате по инициативе краевого «Общества книголюбов».

Мне было приятно осознавать определенный успех. Хотя повесть в издательстве трижды сокращалась. Первый раз — в ходе редактирования. И тут я как начинающий автор не возражал, так как видел, что и правка и сокращения были в подавляющей части обоснованными и пошли на пользу повести.

Шли дни. И вот в одно из посещений издательства редактор В. Недушкин с широкой улыбкой сообщил мне:

— Знаменский в «Доне» похвалил твое «Трудное поле»!

Выражение его лица при этом говорило примерно следующее: вот видишь, сам Знаменский похвалил твою повесть. А ты тут бушевал…

Это известие меня порадовало: мое творчество привлекло внимание большого писателя. Меня одолевало жгучее желание побыстрей прочесть эту статью.

Из статьи Анатолия Дмитриевича о начинающих прозаиках Кубани, где он положительно отозвался о Ротове, Пошагаеве, я все же приведу ту часть, которая касается меня: «…Хотел бы еще упомянуть здесь успешный дебют в прозе Александра Мартыновского, работника краевой Сельхозтехники. Человек на производстве дорос до руководящей должности, знает жизнь и отношения людей из первых рук, отнюдь не понаслышке. Она его беспокоит, иногда озадачивает, и он обращается к перу. Хорош был у него рассказ «Пароконные хода», затем написал он повесть о рисоводах, об освоении плавней, нравственном совершенствовании сельского труженика, пахаря и сеятеля».

Безусловно, такой отзыв маститого писателя подымал дух и творческий настрой. Тут было бы уместно позвонить Анатолию Дмитриевичу, поблагодарить за доброе слово. Что я и сделал.

В мае 1995 года по случаю 90–летия со дня рождения Шолохова в Вешенскую выехала группа кубанских писателей, в том числе Знаменский, Лихоносов, Придиус, Ротов… Был средь них и я.

И вот при остановке в дороге (пообедать в прохладе тенистой лесополосы) завязался оживленный разговор о продолжающихся сокрушительных прозападных новациях в России. Виктор Ротов, сидя на травке со Знаменским, вдруг спросил его, гладя с улыбкой на меня:

— А вы читали «Оборотней» Мартыновского?

— Нет, не читал, — как‑то скороговоркой ответил он.

— А вы прочтите, — заметил Ротов. — Прочтите, там есть интересные мысли.

Знаменский, слегка сощурясь, глянул на меня:

— Он же мне не подарил.

Ротов круто обернулся ко мне:

— Саша, почему? Мы же об этом давно говорили.

— Помню, — смутился я. — Теперь обязательно подарю…

Буквально на следующий день после нашего возвращения из

Вешенской я выполнил свое обещание — вручил роман Анатолию Дмитриевичу с дарственной надписью.

Как‑то средь лета, в один из жарких июльских дней, выпало мне отвезти ему письма и газеты по просьбе тогдашнего ответсекретаря Сергея Никаноровича Хохлова. Анатолий Дмитриевич болел, и я, отдав корреспонденцию его жене Нине Сергеевне, не рискнул быть надоедливым, поспешил с извинениями удалиться. Но в это время в прихожую вышел сам хозяин, бледный, по — домашнему одетый.

— Ты заходи, заходи.

Я медлил, глядя на его болезненное лицо. Но он настаивал, показывая жестом руки в свой рабочий кабинет.

— Зайди, я тебе что‑то покажу.

— Заходите, не стесняйтесь, — вторила ему Нина Сергеевна.

Я последовал за ним.

— Вот смотри, — указал он на раскрытую книгу, карандаш и листы бумаги на писательском столе. — Читаю твой роман. И не просто читаю…

…Вскоре после этого им была написана статья «Прилет инопланетян в “страну негодяев”» о моем романе «Оборотни». В статье давалась книге положительная оценка, и выражалось удивление тому, что «почему‑то» книга обойдена вниманием «критиков и литературоведов». Сказано было и об авторе: «Ему удалось вывернуть наружу все тайные механизмы горбачевской псевдоперестройки и полного распада нравов в той среде, которая наиболее рьяно и полно воспользовалась возникшими возможностями к личному обогащению».

И далее: «Теперь нам ясно, зачем Яковлевы инспирировали малые и большие кризисы в стране, откуда брался «дефицит» мыла и спичек… Но мы еще не догадывались, что этот «дефицит» создавался не только ради спекуляций и накопления денег, но больше для того чтобы сказать в некий «час пик»: «Социалистическая система оказалась малоэффективной, надо возвращаться в мир денег по Адаму Смиту».