И в чёрных списках мне светло - [2]

Жан Габен с ней крутил роман, потому что — гормон.

Такая теперь в телеящике денег пачка,

Освежающая историю новых времён.

Распущенная пруссачка Марлен Дитрих

Ненавидела Гитлера в свете своих бигудей,

А он — человек и художник, который в титрах

Выглядит лучше, чем абсолютный злодей.

Таков просветленья путь и свободы вытрях.

Этот свежий фашизм оплачен могучими кассами

И озвучен весело, чтобы развеять скуку

В телеящике, где красавцы овладевают массами,

Отмывая Гитлера и поливая рвотными массами

Марлен Дитрих — антифашистскую суку.

Вам хочется лирики, тёплой как центральное отопление

С батареями, которые пахнут ароматами Браун Евы?…

Но Поэтка с люблёвым читателем уходит

в Сопротивление,

Где совсем другие напевы.

С вами — отмытый Гитлер, с нами — грязная Дитрих,

С вами — таланты гестапо, с нами — грехи Марлен.

Всеми играют красками деньги на ваших палитрах.

Мы платим Марлен люблями —

За распущенность, за гормоны,

За наглость не сдаться в плен,

За ваши плевки — в обмен

На её отвращенье к фашистской яме,

Где поёте вы соловьями.

«Я вас люблю, как любят всё, что мимо…»

Я вас люблю, как любят всё, что мимо

Промчалось, не убив, когда могло.

Я вас люблю и вами я любима

За то, что не убили, а могли,

Когда была я в поезде бомбима,

Лицом упав на битое стекло,

И чудом вышла из огня и дыма

В пространство, где горели корабли,

Горели танки, самолёты, люди,

Земля и небо, кровь лилась из глаз.

Я вас люблю всей памятью о чуде,

Которое спасло меня от вас.

Мой ангел в той войне был красным, красным,

И пять мне было лет, а нынче сто.

Я вас люблю так пламенно, так страстно,

Как дай вам Бог не забывать — за что.

«А птица пролетит над бездной, над потоком…»

А птица пролетит над бездной, над потоком,

Сквозь трещину в скале, где тонкий луч блестит.

И, если так мала и льнёт к небесным тропам, —

Никто, никто другой, а птица пролетит.

Гляди в такую высь, где птица воплотится

В благую весть, что есть земля и Бог простит.

Без птицы нет земли, которой ты — частица,

Никто, никто другой, а птица пролетит.

Её потом съедят, питаясь этой дичью,

И перья пустят в ход, где рукопись хрустит.

Но там, где эту дичь над бездной раскавычу,

Никто, никто другой, а птица пролетит.

Сквозь пыточный глазок всемирного гестапо,

Где пыточный гипноз победы тарахтит, —

Поэтство пролетит не шулерского крапа,

Никто, никто другой, а птица пролетит.

ЯМБЫ

Идут большие Ху из Ху,

Народы стран пытая страхом,

Чтоб насладиться страшным трахом

И, трахнув, превратить в труху.

Идут большие Ху из Ху,

У трахнутых есть два стремленья —

Достоинство Сопротивленья

И торг на дьявольском верху.

Идут большие Ху из Ху,

Показывая траха орган —

Войска и торг, чреватый моргом

Для тех, кто верит в шелуху

Свобод по спискам Ху из Ху,

Где страны числятся врагами

За то, что грязью под ногами

Не стали в царстве Ху из Ху,

Чей трах помпезный — на слуху,

А страхи стран полны размаха,

Для Ху из Ху они от страха

Готовы подковать блоху.

Идут большие Ху из Ху,

А страхи стран — дурная метка.

Отваги сок давай, Поэтка,

Чистейшей лирики стиху.

«И в чёрных списках было мне светло…»

И в чёрных списках было мне светло,

И в одиночестве мне было многодетно,

В квадрате чёрном Ангела крыло

Мне выбелило воздух разноцветно.

Глубокие старухи, старики

Мне виделись не возрастом отвратным,

А той глубокостью, чьи глуби глубоки —

Как знанье тайное, где свет подобен пятнам.

Из пятен света попадая в пятна тьмы,

Я покрывалась воздуха глазами,

Читая незабвенные псалмы

По книге звёздной, чьи глаза над нами.

Волнами сквозь меня, светясь, текло

Пространство ритмов, что гораздо глубже окон.

И в чёрных списках было мне светло

И многолюдно — в одиночестве глубоком.

Гадала по словарю…»

Гадала по словарю,

Выпало — «благородный».

Я ему говорю:

— Благородный, ты не голодный?

Он пишет в ответ — «преграда»

И добавляет — «лодка».

Преграду осилить рада

Лодка, в которой водка.

Океан Одиночества стонет,

Благородный сидит на вёслах, —

Словарь языка его понят

В этой книге детей для взрослых.

Благородный, ты будешь скоро?

Он пишет в ответ — «кольцо».

И в кольце — сквозь кристалл простора

Я вижу его лицо.

ВЕЛОСИПЕД

Велосипед, летящий в листопад

На крыльях красных, золотых и синих

В краю, где климат — не для апельсинов,

А снег и лёд — для ледорубов и лопат,

Ты — птица райская в аду кровобензинов,

Ты — упоительной свободы кровный брат.

Катись, прекрасный, — чтобы вечно быть вдали,

Сверкая спицами, дающими ответ

На — где же, где же (тут стоял!) велосипед,

Который мы давным-давно изобрели?…

Да там он, там он, в солнечной пыли,

И отовсюду виден на просвет.

Велосипед, летящий в листопад,

Где семицветный ветер конопат

От пыли солнечной небесного разброса, —

Листай дорогу!.. Мы в твои колёса

Поэтски вписаны, и вся цена вопроса —

Не впасть в засоса чёрного квадрат,

Над пьяным пламенем листвы летя с откоса.

ДРУГИЕ

Вдруг оказалось, что другие — те же самые,

И даже более, чем те, кто не другие.

Их масть всё теми же кровава чудесами,

И никакой у них на зверство аллергии.

Вдруг оказалось, что другие с той же своростью

Туда же рвутся и за теми же добычами,

Они людей перегрызают с той же скоростью,

С какой свергали спиногрызов с их величьями.

Вдруг оказалось, что другие — те же самые,

Их кровожадность — свойство вида, въезд в историю.