И тогда я солгал - [44]

Это такой котел, который никогда не следует гасить. Можно регулировать напор горячего воздуха, поступающего по трубам, или совсем прекратить его подачу, чтобы летом котел только нагревал воду. В котельной холодно, но по-прежнему пахнет гарью, у меня першит в горле, и я закашливаюсь. Фонарь светит слабо. Придется повозиться, пока поймешь, что именно вышло из строя и как это наладить. Завтра с утра непременно приду опять. Пусть Долли Квик думает что угодно.

12

Лица и руки солдат должны быть прикрыты. Наиболее подходящими головными уборами являются вязаные шапки защитного цвета либо подшлемники-балаклавы. Целесообразно использовать вязаные перчатки. Вооружение солдат должно соответствовать выполняемой задаче. Солдатам, ведущим штыковой бой, следует иметь при себе винтовки со штыками и по пятьдесят патронов. Также следует использовать револьверы, дубинки с набалдашниками и кинжалы. Люди, вооруженные револьверами, должны тщательно обучиться обращению с ними.

Электрические фонарики следует прикреплять к винтовкам черной изоляционной лентой. Изоляционная лента скрывает блестящие металлические части фонарика и предотвращает короткие замыкания. Участников вылазки по возможности следует обеспечивать наиболее прочными кусачками. Солдат, назначенных для разрезания проволоки, следует обеспечивать кожаными рукавицами.

Судя по тому, что мы изучали в Боксолле, нам предстояло все время сражаться. Мы маршировали и ходили строем, и можно было подумать, что мы будем день и ночь убивать немцев. И лишь оказавшись во Франции, мы узнали, что война — это самая тяжелая работа, какая только бывает. Приходилось постоянно выжидать и следить, чтобы тебя не взяли на мушку. А потом снова выжидать. Нед Косли раньше работал на лакокрасочной фабрике в Плимуте и состоял в профсоюзе. Он сказал, что если бы их фабрика работала с такой же скоростью, как разворачиваются боевые действия, то не выпустила бы ни одной банки с краской к установленному сроку.

Сначала надо было туда добраться. Это заняло несколько недель, не дней. Когда мы выступили из лагеря, небо обложило тучами. Тяжелые, истекающие влагой, они тащились за нами всю дорогу до железнодорожной станции, где нас погрузили в вагоны. Наши ботинки гулко стучали в тумане.

Наш поезд поначалу шел медленно, рывками, долго стоял в Салташе, а потом в Плимуте. Когда мы переползли через мост, я понял, что мы покидаем Корнуолл, — для меня это было впервые.

Мы вступали в новый, обширный, изобильный край, и поезд пошел быстрее. После Эксетера это был уже воинский эшелон, мчавший нас вперед, — и все благодаря одной лишь перемене локомотива.

Долго простояли между Лондоном и Дувром. Никто не знал, из-за чего, но по всему поезду ходили слухи, что мы пропускаем санитарные поезда. Мы два часа прождали на боковой ветке, но поезда, прогрохотавшие мимо нас, на мой взгляд, совсем не отличались от пассажирских.

Нам выдали двухдневный паек вдобавок к тому, что мы купили в лагерной столовой. Мы были сыты и по-прежнему веселы. Когда мы маршем выступали из лагеря, на нас глазели девицы, играл городской оркестр. На целую милю вокруг эксетерского вокзала толпился народ. Множество женщин в черном, мужчины с черными нарукавными повязками. За пределами Корнуолла это было заметнее, потому что там и людей больше.

В Дувре мы долго простояли, прежде чем наш состав вкатился в депо следом за пустым санитарным поездом с красными крестами на боках. Сказали, что разгружают плавучий госпиталь. Нам ничего не было видно, но мысль о раненых заставила нас присмиреть. Нас вывели строем, а затем отправили располагаться ночлегом на пирсе, на собственных вещах. Как сказал сержант, наш эскорт еще на середине Ла-Манша. Все мы были уставшие, или думали, что уставшие. Темное, грязно-серое море плескалось, словно вода, в которой стирали одежду. Неподалеку в гавани стоял эсминец, пришедший вместе с плавучим госпиталем. Ближе к вечеру выглянуло солнце, и море засверкало, словно оловянная кружка. Но не было в нем ничего общего с тем морем, что осталось на родине. Мы слышали, как перекликаются портовые рабочие, а офицеры отдают приказания. Плавучий госпиталь был белым, с зеленой полосой вдоль бортов. Это был такой огромный корабль, что и не поверишь, неужели бывает нужно доставлять домой столько раненых за один прием.

Однажды я видел, как грузили скотину на судно, следовавшее из Ньюлина на Силли. Я никогда не думал, что живую скотину перевозят по воде. Коров переносили поодиночке на чем-то вроде стропа, а они громко мычали. Они были крупные, жирные, голштинской породы, не похожие на наших пугливых и мелких зеннорских коровенок. Было видно, как во время переноски из них вываливалось дерьмо.

Я задумался, не позабыла ли война про нас, хотя и знал, что она не может позабыть. Человек в рабочем комбинезоне лазал по перекладинам у нас над головой, простукивал и закреплял гайки. Он совсем не боялся сорваться. Выглядело странным, что вся эта привычная работа продолжается как ни в чем не бывало. Человек насвистывал, постукивая по металлу. Потом раздался приказ: нам велели шагать к другому причалу, где стоял войсковой транспорт.