И танки наши быстры - [11]

— Ты что, Бурцев, заболел? Ты сам-то прикинь: птица и собака. Разве можно сравнить?

— А почему нет?

— Ну ты даешь! Птица только и знает, что в клетке сидеть и чирикать. А собака…

— Это смотря какая птица… Бывают такие… Ого-го-го! Не соскучишься, — Бурцев покосился на балконную дверь.

Дочка молчала.

— А мы какую-нибудь необычную птицу заведем! — продолжал Бурцев. — Экзотическую! Каких ни у кого нет.

Дочка упрямо молчала.

— Бурцев! — через некоторое время сказала она. — Я не хочу никакую птицу! Я хочу французского бульдога. Потому что он клёвый. И вообще! Мне собака нужна, понимаешь? Чтобы был друг. Чтобы он меня понимал, когда мне плохо. И чтобы защитить мог, если кто-нибудь пристает. Разве птица может защитить?

«Нет, — понял Бурцев. — Птица защитить не может. Тут и говорить не о чем! И вообще! Какой из птицы друг?»

— А почему ты спрашиваешь про птицу, Бурцев? — вдруг подозрительно спросила дочь.

— Так просто.

— Ты что, уже с кем-то договорился?

— С чего ты взяла! — возмутился Бурцев. — Как я мог, не поговорив с вами?

— Ну смотри! — сказала дочь. — И вообще, Бурцев, заканчивай разговор! Мама трубку просит.

В разговор вступила жена.

— Бурцев? Ты чего звонишь-то? Ты что, нашкодил там чего-нибудь?

— Что за выражения! Нашкодил! Я тебе что — школьник?

— А что тогда? Может, еда кончилась?

— Да нет! Еды навалом. И вообще все нормально.

— Если ты так часто будешь звонить, у нас все деньги на телефоне кончатся.

— Кончатся — я еще положу!

— А звонишь-то зачем?

– Просто так, – огрызнулся Бурцев. – Соскучился!

Он повесил трубку, прошелся по квартире и опять остановился у балконной двери.

День, так и не успев начаться, переходил в сумерки. В сером небе не было ни намека на солнце. Опять моросило… Помойка, распухшая от дождя, расползлась на полдвора.

Прямо под окнами Бурцева два бодрых пенсионера из соседнего подъезда вкапывали в газон моток колючей проволоки.

Дело в том, что за последние годы количество автолюбителей во дворе естественным образом увеличилось, и мест, где бы машины можно было парковать, осталось ровно столько же, сколько было — два с половиной. Водители стали ставить машины, заезжая колесами на газон. В связи с чем не имеющие машин жители развязали с ними настоящую войну. Дело шло по нарастающей: от угрожающих записок на капоте — к вызовам милиции, от рассыпанных гвоздей — к врытым в землю покрышкам и вздыбленным поребрикам. Но поскольку машины куда-то все равно нужно было ставить, то записки рвали в мелкие клочки, милицию подкупали, а поребрики и покрышки выкорчевывали и выбрасывали…

И вот теперь два пенсионера партизанского вида мстительно вкапывали в раскисший газон колючую проволоку. Один из них подкапывал землю, другой укладывал смертоносный для автомобильных шин сюрприз и присыпал его сверху чахлым снежком. Дьявольская суть замысла заключалась в том, что проволоку нельзя было увидеть. Ее можно только почувствовать, проколов колесо.

«Ну что за придурки! — вдруг прорвало Бурцева. — Что за дикое удовольствие делать друг другу гадости!

Ведь мы все же земляки, соседи. У меня машина. А у тебя собачка. А у него мальчишка подросток… Так почему нужно портить друг другу жизнь? Почему мы друг с другом, как фашисты? Вы с ним вкапываете проволоку, чтобы я проколол колесо. А потом я буду поливать двор дустом, чтобы твоя собачка сдохла, подняв лапу на дворовую акацию. Или копать посреди двора ямы, чтобы его мальчишка не мог играть в футбол?

Давайте соберемся вместе и перенесем этот чертов поребрик на полметра. И газон будет цел, и машины встанут. А потом о собачках подумаем. А потом о футболе для пацанов. Так нет! Это неинтересно! Мы будем рассыпать гвозди и вкапывать проволоку, а потом депутату кляузы строчить, чтобы только не мириться. Нам на газон, может быть, и наплевать. Нам важно, чтобы соседу жизнь медом не казалась.

Ну что это за жизнь такая! А?»

Бурцев стукнул кулаком по оконной раме и прислонился лбом к холодному стеклу.

Опять зазвонил телефон.

— Это живой уголок? — спросил нетвердый голос Айвазовского. — Скажите, пионерка Петрова сегодня всем дает?

Бурцева отчего-то покоробил веселый тон друга.

— Ты чего звонишь? — спросил он.

— Анекдот хотел рассказать. Патрикеич тут газету купил…

— Ну?

— Два новых русских сидят на соседних горшках в туалете. Один другого спрашивает: «А вот ты как думаешь, тужиться — это умственная работа или физическая?» А другой отвечает: «Конечно умственная! Была бы физическая, я бы человека нанял!» — с подачей закончил Айвазовский и сам рассмеялся.

— Я это уже слышал.

— Слышал? Тогда другой. Мужик стоит посреди Аничкова моста на Невском проспекте и писает в Фонтанку. Подходит милиционер: «Вы что? Сдурели?» — «А что, немцу можно, а русскому нельзя?» — «Что вы несете? Какому немцу?» — «А вон на памятнике с лошадью внизу написано: „Отлил барон фон Клодт“».

— Это я тоже слышал.

— Тогда еще. Случилась у Красной Шапочки первая менструация…

— Слушай, ты чего звонишь? — перебил его Бурцев.

— Просто так. Проверка связи, — заявил пьяный Айвазовский. — Ну как там это… твой пингвин?

Бурцев не ответил.

— Вам, я слышу, уже весело… — заметил он.