И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман - [6]
— Кэнди, я прошу тебя. Пожалуйста, Кэнди…
— Я его застрелила, — говорит она.
— Да ведь ни одна душа в округе этому не поверит.
— А мне все равно, чему верят люди в этом округе, — отвечает. — Какое мне дело, чему они тут верят, в этом округе? Я одна буду их защищать!
Я отвернулась и стала смотреть на Мату — он сидел на корточках черный-пречерный и, как ребенка, держал двустволку в руках. Бог ты мой, сколько раз мы разговаривали с ним: я стояла во дворе, а он сидел на корточках, как сейчас, а она, малышка эта, рядом с ним в углу галереи! А сколько раз я на машине, не останавливаясь, проезжала мимо, но всегда махала ему рукой, а он сидел у стены в своей любимой позе, а малышка на крыльце или в уголке, и вечно-то они о чем-то меж собой толкуют. А сколько раз мы разговаривали в Маршалловой усадьбе: я сидела на веранде, Мату — на крыльце, свесив между колен свою старую шляпу, а она на перилах, к нему все льнула, не ко мне, не к тетушке, не к дяде. Сколько раз так было? Сколько? Сколько?
Я снова повернулась к ней. Но не успела я открыть рот, как она выпалила уж в который раз:
— Я его убила.
— Сломя голову бежать отсюда — вот что мне надо делать, — говорю. — Будь я поумней, я сделала бы это много лет тому назад. Но я дура. Всегда была дура. Верно?
— Мне не к кому обратиться, кроме вас и Лу, — говорит она.
— Еще бы, — отвечаю. — Два сапога пара. Оба дураки. Обоим надо бы давно бежать отсюда без оглядки. Но нет, как можно!
— Посоветуйтесь с Джени, — говорит она.
— Мне кажется, я согласия не давала…
— Пусть сразу назовет вам имена, — продолжает свое Кэнди. Горох об стену все, что я ей говорю. — Пусть назовет много имен, как можно больше, — инструктирует она меня. — Дробовики двенадцатого калибра и гильзы из-под номера пятого. Стреляные. Когда сюда заявится Мейпс, мне будет нужно очень много стреляных гильз из-под пятого номера.
— Ну да, — говорю я. — Стреляли-то в него пятым номером.
Тут она умолкла было, но тотчас же снова повела свое:
— Пусть Джени станет на западной галерее, чтобы не пропустить машину Лу. Когда Лу проедет мимо дома, звоните Мейпсу. Не звоните Мейпсу прежде, чем проедет Лу. Лу должен быть здесь раньше. Мисс Мерль, если наша семья вам хоть немножко дорога, если вы меня хоть капельку любите… Я вас так прошу.
— Никогда я тебя не любила, — говорю и смотрю ей в глаза. — Никогда я не слыхала о вашей семье.
Я покосилась в сторону — на чуть видневшиеся из травы носки ковбойских сапог, на Мату, сидевшего с дробовиком в своей излюбленной позе. Он снова закурил. Теперь он даже не глядел на нас. Он глядел куда-то вдоль улицы — на что глядел? Не было там ничего, кроме высокой травы, что росла по обочине. Я молча пошла к машине.
Минуты за две, за три я добралась до маршалловской усадьбы. Еще за воротами начала сигналить что есть мочи, и когда машина остановилась во дворе, Джени была у дверцы. Джек по-прежнему спал на качелях.
— Возьми с заднего сиденья яблочный пирог и следуй за мной, — говорю я Джени. — Где Беатриса?
— На западной галерее.
— Джек! — кричу я, поднимаясь по ступенькам. — Джек!
— Как он может вас услышать? — спрашивает Джени.
Я подошла к качелям и принялась его трясти: "Джек! Джек!"
— Все без толку, — говорит Джени.
— Джек! — Я покрепче встряхнула его. Хоть бы хны. Да ну его к черту! Он ведь всегда держался подальше от таких дел.
Мы с Джени входим в дом. Она тащит на кухню пирог, а я тем временем иду на западную галерею, где должна быть Беатриса. Она сидит в кресле-качалке у двери и глядит куда-то далеко-далеко, за цветник, на деревья на дальнем выгоне. Там, за деревьями, проселок, ведущий в деревню. Проселок этот ответвляется от шоссе на Байонну, а сразу за шоссе — река, Сент-Чарльз. Вот потянуло ветерком от реки, и ветерок принес к нам слабый аромат чистоуста, растущего в правом углу сада.
— Нам нужно поговорить, Беатриса, — сказала я.
— Это ты, Мерль? — Она повернула ко мне голову. — Почему бы не поговорить? Но сперва я хоть горло промочу. Бог ты мой, скоро час. Куда девалась Джени? Джени-и! — кричит.
— Беатриса, — говорю я, обошла ее кресло и встала прямо перед ней. — У нас нет на это времени, Беатриса.
— Чушь, — отвечает она. — Еще чего не хватало — нет времени промочить горло. Где Джени?
— Беатриса, — говорю я ей. — Разве ты не знаешь, что случилось?
— Наплевать мне на то, что случилось, — говорит она и поворачивается в сторону двери, затянутой москитной сеткой. — Джени! — кричит.
— Да, мэм? — отзывается Джени и выходит на галерею.
— Тебе известно, который час? — спрашивает Би и смотрит на нее снизу вверх из качалки.
Джени оглядывается на меня. Не знает, как ей быть.
— Беатриса, — говорю я. — Умер человек. У вас в деревне. И человек этот — Бо Бутан.
— Ну и что? — отвечает она. — При чем тут я? Каждый день кто-то умирает. И я когда-нибудь умру, и ты умрешь. Джени, тебе известно, который час?
— Стой на месте, Джени, — говорю я. — И ты мне нужна, Беатриса, — продолжаю я. — Ты слышала, что я сказала? У вас тут в деревне убит человек. Кто-то убил Бо Бутана. И Кэнди тут же примчалась туда и уверяет всех, что это она его застрелила. Понимаешь ты, чем дело пахнет?
«Футурист Мафарка. Африканский роман» – полновесная «пощечина общественному вкусу», отвешенная Т. Ф. Маринетти в 1909 году, вскоре после «Манифеста футуристов». Переведенная на русский язык Вадимом Шершеневичем и выпущенная им в маленьком московском издательстве в 1916 году, эта книга не переиздавалась в России ровно сто лет, став библиографическим раритетом. Нынешнее издание полностью воспроизводит русский текст Шершеневича и восполняет купюры, сделанные им из цензурных соображений. Предисловие Е. Бобринской.
Книга популярного венгерского прозаика и публициста познакомит читателя с новой повестью «Глемба» и избранными рассказами. Герой повести — народный умелец, мастер на все руки Глемба, обладающий не только творческим даром, но и высокими моральными качествами, которые проявляются в его отношении к труду, к людям. Основные темы в творчестве писателя — формирование личности в социалистическом обществе, борьба с предрассудками, пережитками, потребительским отношением к жизни.
В книгу входят роман «Сын Америки», повести «Черный» и «Человек, которой жил под землей», рассказы «Утренняя звезда» и «Добрый черный великан».
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
«Подполье свободы» – первый роман так и не оконченой трилогии под общим заглавием «Каменная стена», в которой автор намеревался дать картину борьбы бразильского народа за мир и свободу за время начиная с государственного переворота 1937 года и до наших дней. Роман охватывает период с ноября 1937 года по ноябрь 1940 года.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.