И солнце снова в небе - [26]

«Молодец», — похвалил я мысленно мясника.

— Ишь расхрабрился, индюк надутый. У усатого таракана больше ума в голове, чем в твоем пивном котле, что на плечах сидит. «Прочь! Я здесь хозяин», — передразнила она его, уперла руки в бока и рассмеялась. — Да знаешь ли, что через два дня здесь Болотная Лихорадка будет и все свое воинство приведет. На всех жителей хворь напустим, а на тебя самого первого.

И как только мясник узнал, что болезни вот-вот выступят в поход, вся храбрость его мгновенно улетучилась.

— Не губи меня, Ангина. Выполню я свое обещание. Своему слову я хозяин. Отдам солнце болезням. Только меня не трогайте.

— Не смей отдавать! — крикнул я. — Не ты его достал. Мы достали.

— Молчи, щенок! — скривился Туктук, и усы его уставились на меня, как пики.

— Давай сюда солнце. Где оно у тебя, — требовала Ангина.

— Сейчас скажу… Сейчас. Оно… оно… у меня в. чулане. В мешке висит.

— Веди в чулан. Живо! — Ангина схватила мясника за рукав нового пиджака и рванула за собой. Он угодливо бросился показывать ей дорогу.

— Врешь! Не возьмешь! — схватил я Ангину за плечи. — Это наше солнце! На помощь, люди! Сюда!

Но на помощь никто не пришел, а мой приемный отец, вместо того чтобы помочь мне повалить Ангину, сам набросился на меня.

Вместе с Ангиной они завернули мне руки за спину, сунули в рот салфетку со стола, чтобы не слышно было моих криков, и стали совещаться, что же со мной делать.

— Он нам помешать может, — хрипло прошипела Ангина. — Убить его надо.

— Его не убьешь, — объяснил мясник. — Он — тряпичная кукла.

— Тогда спрячь куда-нибудь, чтоб молчал.

— Куда спрятать? — Туктук завертел головой, оглядывая комнату, отыскивая для меня подходящее место.

— Во-о-т сюда его, — подбородком указал он Ангине. — В этот сундук.

Вдвоем с Ангиной они подтащили меня к окованному железом сундуку, где мясник хранил долговые расписки, впихнули туда, прикрыли крышкой, и для верности мясник топнул по крышке ногой так, что гром раздался. Потом щелкнул замок сундука. Я кусал губы от бессилия и злости, кричал, бил кулаками по крышке и стенкам сундука, но все было тщетно.

БУМАЖНАЯ ПОСТЕЛЬ

Когда злость и досада немного улеглись, я успокоился и перестал тревожиться за свою судьбу. Конечно, мяснику без меня как без рук. Ведь никто в городе не может выполнять его задания, как я. Вот вчера, например, две новые поварихи вместо сахара подали на стол соль. На вид-то соль и сахар совсем одинаковые. Мясник положил в чашку целых три ложки, хватил глоток — и дух захватило. Смехота, да и только. Или: отдал рубашку прачке, чтоб постирала. Надел он чистую рубашку, чтоб к Речке идти. Глядь, а воротничок-то весь черный да желтый. Срам один. Пришлось мне перестирывать рубашку.

Надо только подождать, он сам выпустит меня. А уж как выпустит — тут пора уходить. Солнце теперь у болезней, и я ему не слуга. И Речка вместе со мной уйдет. Ей тоже больше делать тут нечего. И, успокоив себя, я решил, что лучше всего пока поспать. Улегся на жесткое дно сундука и закрыл глаза. Но уснуть сразу не пришлось. Все-таки жесткие доски — не мягкая постель. Я стал ощупывать дно, и руки наткнулись на ворох бумаг. Что это может быть?..

«Ага-а, — рассмеялся я. — Вот те бумажки, за которые я гнул спину у сапожника, таскал камни у каменщика, мыл посуду у хозяина харчевни и прямил гвозди у строителя Катушки. Я не дам тебе воспользоваться моими трудами».

Я с радостью стал рвать долговые расписки. Словом, когда я кончил эту работу, у меня была прекрасная мягкая постель. Я свернулся калачиком и уснул.

Проснулся я оттого, что в лицо мне ударил яркий дневной свет. Открыл глаза, хотел вскочить, но меня буквально пригвоздил к месту яростный визг мясника:

— Разбойник! Тряпичное чудовище! Ты порвал все долговые расписки, и я теперь не помню, кто, когда и чего должен отдать.

Мясник склонился над сундуком и схватил наугад мелкую бумажонку.

— Мой мед! Мое мясо! Мои бараны! Мои телята! Все пошло прахом из-за тебя, разбойник.

Я хотел выскочить из сундука и убежать от приемного отца, но не успел. Сильные руки главы города вцепились в мои рыжие вихры.

— Стой, грабитель. Ты у меня дорого заплатишь, — завыл он. — Сюда, мои помощники! Скорее!

Хлопнула дверь, и в комнату ворвались двое дюжих молодцов, которые когда-то схватили Речку. Они связали мне руки, ноги и бросили на пол.

— В море его. Пусть Петрушка исчезнет навсегда. Пусть не будет о Петрушке даже памяти, — приказал мясник и добавил: — Камень привяжите потяжелее.

Один схватил меня за связанные руки, другой взялся за ноги, и понесли к морю. Там привязали к моим ногам тяжелый камень и, размахнувшись, швырнули в воду.

— Буль-буль! — всплеснули морские волны.

— Ши-ши-ши! — прошуршал песок, когда на него набежала прощальная волна.

— А-а-а! — закричала одинокая чайка, взмахнув крылом.

И все затихло.

Волны накрыли меня с головой. Тяжелый камень потянул вниз, и я мягко опустился на скалу, покрытую скользкими водорослями.

«Ну вот, и кончилась моя жизнь», — печально подумал я, вспомнил родную страну, мастера Трофима и заплакал от жалости к себе.

Мимо проплывали золотистые рыбки, таращили на меня большие выпуклые глаза, и я завидовал им: они были свободны и могли плыть, куда хотели. Прополз, таща за собой свой домик, рак-отшельник, пошевелил клешнями перед моим носом и медленно заковылял дальше. И ему я позавидовал: хоть тихо, но движется, не лежит неподвижно, как я. Закачалась надо мной длинная темно-вишневая лента водоросли, и ей я позавидовал. Поколышется она по воде, и когда-нибудь сорвется со своего места, и поплывет к земле, к людям. Я плакал и не вытирал слез: это было бесполезно. Ведь все равно они были такие же соленые, как окружающая вода.