И снова я к тебе вернусь… - [91]

Как будет, так и будет. Голова моя не взорвалась. Она осталась на месте даже тогда, когда я увидела Костину печенку, нафаршированную метастазами размером с перепелиное яйцо. Значит, для чего-то она нужна, моя голова. Так что завтра ночью я смогу взять в руки мешок с лекарствами, выйти из квартиры и открыть соседнюю дверь. Чего бы это не стоило, я попытаюсь.

В пятницу после работы я успела провернуть контрабандное мероприятие; шприцы, вата, спирт, гормоны, ампула адреналина (на всякий случай, вдруг начнет помирать прямо при мне) — все это уперла с работы. Остальное из далекого студенческого прошлого привезла аптекарша Светка; большой запас противотуберкулезных антибиотиков, лечебное питание и коробку простого ампициллина в подарок — наверняка пригодится. Несколько вечерних часов провела у Асрян, дабы убить время и не сидеть дома перед кухонным телевизором, периодически разглядывая стрелку на часах. Вернулась домой, почти час бесцельно промаялась перед ноутбуком в попытках сосредоточиться на статье о диабете. Около половины двенадцатого прокралась в Катькину комнату, достала из-под кровати все необходимое, собрала в большой пакет и вышла из квартиры.

Ну что, дорогая редакция, потанцуем?

Дверь не заперта, за что огромное человеческое спасибо. Да, и вот что еще — не надейтесь,

Я НЕ ИСПУГАЮСЬ. Я НЕ ПРОИГРАЮ.

Потому что я врач, и я умею вырвать туза из вашей колоды, причем в самую последнюю секунду.

Пространство открылось в нужном измерении — запах лаванды ударил в нос. Все тот же полумрак в коридоре, дверь в ее комнату чуть приоткрыта. Девушка лежала, замотанная в одеяло; поздняя ночь на дворе — а она не спит. Человек до последнего верит в чудо и ждет его, собирая остатки воли и совершая неимоверные усилия, которых уже никто от него не ожидает. Так бывает в нашем ремесле; уходишь вечером с работы и думаешь — завтра будем тетю или дядю хоронить. Утром приходишь — а вот хрен вам, товарищ доктор; тело дышит, смотрит и даже пытается улыбнуться. Девушка увидела меня, облокотилась на дрожащую руку и села на кровати. Никакого ужасного черного платья — только старая ночная сорочка с множеством кружев, кое-где отошедших от края подола. Я поставила свою поклажу на пол и села рядом в низкое неудобное кресло.

— Доброй ночи, мадам. Простите, не имею чести знать, как вас зовут.

— Меня зовут Елена. Я принесла лекарства и специальное питание.

— Простите за недоверие, однако я полагаю, лекарства все же из Нового Света, и стоят немалых денег. Я слышала о новом лечении люиса и чахотки.

— Нет, они не из Америки. Я вам уже говорила, откуда я, и это не бред. Потому и бесплатно, в мое время ваши деньги не в ходу. Я врач, как и вы, насколько я поняла.

— Какой же год у вас нынче?

— Две тысячи пятнадцатый. Почти сто лет прошло.

Она сидела, свесив худые ноги в огромных шерстяных носках; дышала тяжело, легкий свистящий звук сопровождал каждый вздох и каждый выдох. Отчаянный взгляд погибающего от инфекции больного, уже плохо понимающего, что происходит вокруг. Ни страха, ни сожаления.

— Уже с месяц лихорадка каждый вечер, потому неудивительно…

— У вас нет галлюцинаций, еще раз говорю. Если не верите, то погибнете. Я могу помочь, причем для вас ничего необычного не произойдет; за сто лет в медицине самое главное осталось неизменным — шприцы да ампулы. Вы живете одна или с семьей?

— Я живу с тетей, мама погибла от тифа в прошлом году. Не беспокойтесь, в такое время тетя спит, как дитя.

Значит, оставлять ничего нельзя — будет куча вопросов.

Я подняла мешок и показала ей содержимое. Долго сидеть больная не могла, взглянула вскользь и снова прилегла на бок, пытаясь натянуть на себя одеяло.

Я торопилась — выложила на краешек деревянного стола все необходимое, быстро развела несколько ампул и выставила банки с детским питанием. Не сбавляя темпа, чтобы не осталось времени одуматься, вколола в тощее бедро все, что доктор прописал, — три антибиотика, эуфиллин, гормоны, железо. Потом заставила выпить пару баночек питания и под конец дала таблетку аспирина. Придвинула поближе графин с водой, собрала пожитки и поскорее ушла, не выслушав до конца слова благодарности.

До конца года оставалась всего неделя, и теперь каждую ночь ровно полдвенадцатого я приходила к ней; закрывала дверь в свою квартиру и каждый раз благодарила мужа за крепкий сон.

Последние несколько дней перед праздниками все находились в приподнятом настроении — Костик жив и почти здоров, первый страх миновал; народ упоенно бегал за подарками и строил планы. Мои дни были заполнены магазинами, девчонками, генеральной уборкой в квартире; с приходом темноты реальность расслаивалась на две половины. Начало ночи было похоже на ад, каждый вечер становился все страшнее. Девчонка умирала — на фоне лечения инфекция распадалась, отравляя организм, провоцируя еще большую лихорадку и ужасающий кашель. Бледная и совершенно безропотная, больше всего она пугала своим измученным взглядом, полным надежды и веры в ночное привидение. Остаток ночи не приносил облегчения — я засыпала в метаниях и видела во сне искаженное страшной гримасой лицо Полины Алексеевны, она смеялась надо мной и пренебрежительно махала рукой. Руки древней старухи, ярко-красный маникюр на скрюченных от полиартрита пальцах и вызывающе безвкусное золотое кольцо с темно-синим камнем.