И снова я к тебе вернусь… - [102]

— В каком детдоме?

— Тут недалеко, на Ваське. Я была на днях; там хорошо, и кормят нормально, и учителя хорошие.

— Говорят, теперь во всех детдомах прилично. Волонтеры, обеспечение, питание, и все такое.

— Елена Андреевна, вы ж сами видите. Куда мне двух пацанов, не потяну.

— Да вы что, Света, даже не думайте! Я и в мыслях не допускаю о вас ничего плохого. Не падайте духом, с работой все наладится. Буду стараться появляться раз в месяц. Если что-то надо, звоните чаще.

— Да вы и так мне много помогли, не надо больше.

— Ничего я не сделала, потому что мне это было нетрудно. А вот вы на самом деле человек.

Бедная Света стояла на пороге и плакала. Она была похожа на старую усталую лошадь — большая, широкая; дотронешься — одни жилы, никакой елейной пухлости.

Я вышла из подъезда, села в машину и подумала о том, что жизнь — крайне непредсказуемая вещь. Первый раз за много лет мне понадобилось позвонить Оксанке в воскресенье вечером, причем по очень важному делу. Тут же почувствовала стыд и неловкость; в нашей дружной компании никто никогда не воспринимал Оксанку серьезно. А теперь она была мне нужна — все потому, что только Оксана знала потайные входы и выходы большинства детских домов этого города. Слава богу, долго объяснять не пришлось, она тут же собралась и выехала из дома; мальчишку нашли без труда, принесли несколько конструкторов, немного теплой одежды. Грустный, отчаявшийся мальчишка, очень худенький и совсем белобрысый; увидел меня и тут же расплакался. Значит, помнит все — мамину больницу, ее последние дни, мои приходы к ним домой. Посидели, съели по мороженому, собрали большого «Бионикла», и вот уже восемь вечера — настало время собираться спать.

В спальню нас с Оксанкой не пустили; мы помахали мальчишке через стеклянную стену и пошли к выходу. По длинным коридорам разносился запах творожной запеканки вперемежку с вечной хлоркой; как обойтись без дезинфекции, когда вокруг столько маленьких детей, не сильно обученных правилам гигиены. Сели в машину, и тут настал наш черед плакать. Малышей было много, большинство сироты с рождения; один только Пашка — вырван из дома, от любящей матери, умиравшей на его глазах.

В понедельник началось обратное движение. Каждое событие в нашей жизни, каждый поступок и решение вызывают ответную реакцию в окружающем мире; в людях вокруг, даже в вещах на вашей полке в шкафу и расписании неожиданностей на работе. Все те же водяные круги, как после брошенного по горизонтали маленького плоского камушка, только взгляд на последствия под другим углом. Началось так — в семь сорок Варя ждала меня на пороге ординаторской. Мое «доброе утро» осталось без ответа; она стояла молча, с выражением крайнего беспокойства на лице. Мы поняли друг друга без слов; пауза всего на полминуты — снять шубу, повесить в шкаф, стянуть сапоги и убрать туда же, в нижний ящик. Я взяла чашку горячего кофе и села на диван. Варя всегда приходила на двадцать минут раньше нас, быстро переодевалась и варила натуральный кофе, для заряда бодрости. Елене Андреевне хватало на целый день, а Шрек все равно к часу дня стремился принять горизонтальное положение. Я должна была начать разговор первой:

— Варя, все в порядке. Все на местах; там, где и должны быть.

— Лен, ты говори как есть, я же пойму, правда. Мы же все помним, вся больница, ты…

— Что Люся хотела? Зачем звонила?

— Сухаревская жена искала его, весь четверг и всю пятницу. Народ перепугался, Люся твой новый номер потеряла, давай мне звонить. Лен, ты скажи как есть, тебя все поддержат. Ничего, пойдешь обратно в больницу работать. Сухарев теперь при деньгах, проживете, Лен. А Ефимов вообще мужик богатый, не пропадет, наши бабы тут же по кусочкам растащут.

— Варь, я дома живу, и Сухарев тоже.

Беспокойство сменилось крайним удивлением.

— Не поняла… так, а где ж он тогда был? Жена искала везде, Феде названивала, Стасу, всем, короче…

— На конференции он был. В субботу домой поехал.

Настоящая реанимационная медсестра всегда реагирует на происходящее быстро и точно. Варька застыла на секунду в размышлении, а потом села рядом, обняла и расплакалась вместе со мной. Двое суток Елена Андрревна держалась изо всех сил, и вот прорвало; слезы катились сами собой, дыхание перехватывало, и не было сил остановиться.

— Ничего, Лен, все хорошо… жизнь-то идет. Ты все правильно сделала, не взяла грех на душу. Господи, ну вот почему таким сукам все, а нормальные бабы страдают по жизни, а?! Да черт с ним, Ленка. Твой Ефимов лучше всех.

— Конечно, лучше.

За дверью раздалось знакомое пыхтение, Шрек перешагнул через порог и застыл на месте с удивленной физиономией.

— Ну, бабы, вы вообще… что уже с утра случилось-то?

Хорошо, что в коллективе есть мужик, потому что, если бы была третья женщина, рабочий день бы пошел прахом. Дамам пришлось смыть утренний макияж, выпить по тридцать капель валерианы и начать обход с опухшими лицами. Так и проходили до конца дня, две бесцветные блондинки без бровей и ресниц.

Рабочий понедельник подошел к концу; по тонкой поверхности темных вод продолжали расходиться круги. Вечером позвонила Асрян, предложила погреть косточки в новом модном месте — четыре вида хамама, сауна, русская баня и массажист из Турции. Первая мысль — почему бы нет, раз уже без макияжа; а потом я отчетливо представила систему ловушек и провокаций, в результате которых ровно через десять минут Асрян будет знать все о событиях последних дней и сразу же начнет комментировать. Ничего этого не хотелось, но я все равно поехала. Рано или поздно, допрос случится. Однако все пошло не так; иногда даже самые круглые и плоские камушки летят по совершенно непредсказуемой траектории. Ирка встретила меня уже в хамаме, сквозь зубы поздоровалась и даже не поинтересовалась, как я съездила в Лосево.