И снова к микрофону выхожу... - [25]

Горячий привет всем пионерам и школьникам города Ленина, всем читателям "Ленинских искр".

До скорого свидания!

И. Папанин, Э. Кренкель, П. Ширшов, Е. Федоров.

Ленинград, 15 марта 1938 года».

...Когда в Северном Ледовитом океане дрейфовала станция «Северный полюс-1», Боре Чернову было десять лет. Не знаю, читал ли он тогда это письмо папанинцев, но наверняка могу сказать, что, как и все ленинградские мальчишки конца тридцатых годов, мечтал хоть на минуту попасть в Арктику, хоть одним глазком посмотреть, что же это такое Северный полюс.

А случилось так, что Борису Сергеевичу Чернову довелось не только повидать Северный полюс, но и жить на нем достаточно долго. И не только на Северном полюсе, но и на Южном. Пробыл он в общей сложности в полярных районах нашей планеты около четверти века. И всегда у микрофона, телеграфного ключа, телетайпа.

В 1946 году была первая зимовка на Земле Франца-Иосифа. Оттуда пешком вместе с двумя товарищами он отправился на остров Рудольфа создавать заново полярную станцию. Так втроем там и зимовали.

Вскоре на остров пришел ледокольный пароход «Седов». Начальником рейса был Э. Т. Кренкель. Тогда молодой радист Борис Чернов и познакомился со знаменитым полярником.

А потом судьба свела их снова на борту научно-исследовательского судна «Профессор Зубов». Герой Советского Союза Э. Т. Кренкель возглавлял морскую антарктическую экспедицию, а радист Б. С. Чернов отправлялся в составе советской антарктической экспедиции на очередную зимовку.

Путь к шестому континенту далекий — было время и зимовку на острове Рудольфа вспомнить, и о работе радиоцентра в Антарктиде поговорить.

Борис Сергеевич не учился у Кренкеля, никогда не работал с ним, но он — представитель кренкелевской школы полярных радистов, снайперов эфира, неутомимых и бесстрашных.

Б. С. Чернов плавал, летал, жил на материке, на островах, на дрейфующих льдинах. Он зимовал на Диксоне. Одним из первых обживал полюс холода Земли (на станции «Восток» зимой 70—80 градусов мороза). Работал на других антарктических станциях — Новолазаревской, Молодежной, Беллинсгаузен. Зимовал в ледовых лагерях «СП-8», «СП-12», «СП-18», участвовал в высокоширотных экспедициях. Сейчас он занят приемом метеорологической информации с искусственных спутников Земли — это тоже работа радиста.

Не знаю, где окажется Борис Сергеевич, когда будет напечатан этот репортаж, — снова на Северном полюсе или на Южном? И тогда к нам, в Дом радио, опять придут теперь его уже взрослые дочери — Оля и Галя...

1965

ВЕЛИКОЕ ДЕЛО

Институт токов высокой частоты носит имя видного советского ученого В. П. Вологдина. Вместе со своим товарищем московским писателем и журналистом А. Старковым (мы когда-то работали с ним в «Ленинских искрах») я встречался с Валентином Петровичем Вологдиным в 1949 году, когда он возглавлял этот институт.

1

Трудно было предположить, что разговор о токах высокой частоты и их промышленном применении начнется с истории о том, как лет шестьдесят назад в глухом уральском горнозаводском поселке Очоре появились солнечные часы.

Они были воистину великолепны! Их узорчатый чугунный постамент и тяжелая бронзовая доска с циферблатом и угольником, от которого падала тень, были сработаны очорскими умельцами по рисунку рудничного смотрителя П. А. Вологдина, человека, вносившего много новшеств в тихую жизнь городка. Коренной пермяк, происходивший из строгановских крепостных, он принадлежал к тем людям, которые вечно что-то придумывают. Он говорил, что всякая вещь, которая рождается из-под рук человеческих, должна облегчать и украшать бытие. Такими, наверное, были и солнечные часы, которые Вале Вологдину, восьмилетнему сыну смотрителя, запомнились на долгие годы как что-то очень красивое и очень нужное людям.

Петр Александрович приобщал своих четырех сыновей к труду. Ребята постоянно что-то пилили, шабрили, строгали, вытачивали, паяли, калили. Они могли сделать и лоток для катания с гор, и пушку-скорострелку, и водяную мельницу с толчеей, и фотоаппарат. Потом пришло увлечение химией.

Но вот и у химии появился грозный «соперник», который постепенно оттеснил ее на задний план. Это было «его величество электричество», поглотившее все мальчишечьи интересы. Отныне в доме только и слышалось: «индукция»... «электрическая дуга»... «магнитное поле»... «свеча Яблочкова»... Эксперименты, о которых писали книги, немедленно воспроизводились в маленькой домашней лаборатории. Построили, например, электрофорную машину. Братья по очереди вращали толстый стеклянный круг, зажатый меж двух кожаных подушек. Сыпались крупные голубые искры. По существу, это были уже предвестники токов высокой частоты, которым (кто бы мог тогда подумать об этом!) один из мальчиков, Валентин, посвятит свою жизнь...

Увлечение электричеством достигло апогея после того, как знакомый отца, доктор Ижевский, бывавший у Вологдиных, — они к тому времени перебрались из Очора в Пермь, — сообщил однажды за вечерним чаем, что его свояк Александр Степанович Попов («Вы должны помнить его, Петр Александрович. Он кончал здешнюю семинарию») весьма отличился в Петербурге. Он, видите ли, изобрел некий хитроумный прибор, названный им грозоотметчиком, который улавливал и фиксировал атмосферные разряды. Мальчики (собственно, двое из них были уже юношами), обычно молча слушавшие разговоры взрослых и никогда из вежливости не перебивавшие их, на этот раз не выдержали. Грозоотметчик! Это что-то совсем новое, неведомое. Как бы узнать подробности? Нельзя ли раздобыть чертежик или хотя бы описание? Ижевский обещал.