И пух, и перо. Ковры на любой вкус...("Сделай сам" №3∙2002) - [23]

Средний брат был добрым и красивым, и самым настоящим обжорой. Я о нем еще расскажу.

Самый младший брат отличался большой силой, во время войны работал грузчиком. Был молчалив, ел все подряд, что дают, без разбора. Но мясо любил больше всего.

Сестры отца — просто красавицы, умели хорошо готовить, но были ужасающе неряшливы. Поэтому при появлении гостей их не допускали до приготовления пищи. Они лишь наряжались и обслуживали гостей за столом.

Когда я приехал в Ташкент с родителями, все эти родственники уже были взрослыми и имели жен, мужей и детей. Только я, 11-летний пацан, мог выполнять поручения по дому. Мои двоюродные братья были или еще маленькие, или уже взрослые. Все работали, домой приходили вечером, по хозяйству помогали только по выходным дням. А потом многие ушли на фронт и не все вернулись.

С нашим домом граничили другие дома, образуя общий двор. В этих домах жили люди самых разных национальностей: узбеки, русские, украинцы, бухарские евреи и многие другие. Возле каждого дома, несмотря на то, что они стояли в центре города, были маленькие или большие садики с фруктовыми деревьями. Многие семьи держали скотину.

В каждой семье были свои кулинарные рецепты, но все они испытывали сильнейшее влияние среднеазиатской кухни. Местные жители принимали эвакуированных. Те долго не могли привыкнуть к местным блюдам. Первое время все жили по заведенному в Москве порядку: завтрак, обед, ужин; 1-е, 2-е, 3-е блюда. Но по мере расходования привезенных с собой продуктов менялись и уклад, и меню. Ели все, что удавалось достать, добыть, заработать. Но все блюда «окрашивались» Востоком. Даже обычная каша, чай, молоко — все менялось, приобретая особый «привкус» Ташкента.

Все, кто с нами приехал, стали жить у моего деда. Он был очень уважаемым человеком. Клан был очень большой, но дом — тоже, и комнат хватило на всех. Вечером все собирались за одним столом. Женщины — невестки моего деда, не работали, воспитывали детей и готовили, стирали, смотрели за скотиной. Главой семьи был мой дед.

Моя бабка была очень добра к детям, хорошо готовила, но слыла редкостной скандалисткой. Сутра она начинала ссоры с невестками, потом переходила на сыновей (правда, не на всех, был у нее один любимчик). Не ругалась она только с моей мамой и с дедом. С мамой потому, что та была очень независима и хороша собой, отличалась светлой северной красотой (родом она была из Олонецкой губернии), приехала из далекой Москвы, где бабка была один раз и мама ее очень хорошо принимала. А дед долго и терпеливо молчал, но и затем заворачивал спутницу жизни в одеяло по самый нос, только чтобы дышала. Через 30 минут бабушка успокаивалась. После такой процедуры она старалась деда временно не тревожить. Когда с невестками было покончено, она переходила на крышу, которая соединялась с соседскими. И если заборы между соседями были препятствием для бабки, как граница между государствами, то крышы из глины и самана не имели рубежей. Здесь сохли кизяки — навоз, перемешанный с саманом в виде лепешек. Это был хороший топливный материал. На крыше бабка спорила и ругалась со всеми соседями. Потом, обессилев, спускалась в комнаты и наводила там порядок, и только после этого начинала готовить, вернее, руководить процессом. Невестки уже приходили в себя, бабка, иссякнув, на время успокаивалась.

Лучше, чем она, никто неумел готовить лагман. Она была из рода лахчак, что в переводе значит — макаронники. Мне трудно быть объективным по отношению к своей бабке. Уже теперь, насмотревшись итальянских фильмов, я невольно подмечаю сходство: все эти взаимоотношения, весь этот «базар» с руганью, манерой кричать на весь двор, чаще без злобы, с типичным размахиванием руками, хлопаньем ими о бедра роднит восточных женщин с итальянскими.

Во всем этом многонациональном «базаре» все были одинаково правы, одинаково бедны, у всех была одна война. Правда, ссоры быстро возникали и быстро затухали. На следующий день забывали вчерашние обиды и продолжали копошиться в своих котлах и кастрюлях. «Зло» держали максимум до утра.

В этом Вавилоне, естественно, возникал вопрос о религии. Мое отношение к ней формировалось сложно. В Ташкенте я познакомился с тремя религиями: православием, мусульманством и иудаизмом. Оставлю в стороне фанатизм, национализм, терроризм и другие «измы», к которым я отношусь отрицательно. В жизни мы чаще сталкиваемся не с религиями, а с обычаями, обрядами той или иной веры. Именно простой народ придерживается традиций. Как правило, углубленных, даже ниже среднего, богословских знаний люди не имеют. Люди мало читают, а больше слушают, выполняют обряды, ходят в храмы. Многие и молитв не знают.

В Ташкенте военных лет все перемешалось. Только азиаты остались верны некоторым постулатам: не есть свинины, соблюдать посты, отмечать религиозные праздники, соблюдать правила захоронения. Я не нахожу в этих обрядах чего-то плохого. Благодаря этим обрядам я многое понял.

Меня, мальчишку, естественно, гоняли на базар, за водой, поручали поить корову, коз, рубить для них саман со жмыхом и др. Я постоянно вертелся среди женщин, готовивших еду. Мой дед слыл специалистом по забою скота и дичи. Он часто брал меня с собой помогать. Первое время я воспринимал это как кошмар; потом при необходимости мог воспользоваться приемами деда: быстро освежевать тушу коровы, барана, разделать мясо. Это не так просто.