«И проиграли бой» - [52]

— Ага, ну теперь, вроде, понятно. Хотя надо уж очень бесчувственным быть, чтоб вот так стоять в стороне и только смотреть на людишек, а не жить с ними одной жизнью. Но, с другой стороны, док, чертовски умно придумано, рук не замараете.

— Кстати, Мак, у меня карболка кончается. Если не достанете, в лагере не больницей будет пахнуть, а кое-чем похуже.

— Постараюсь.

Метрах в ста засветил желтый огонек.

— Это и есть дом Андерсона? — спросил Джим.

— Похоже. Сейчас, наверное, на охрану наткнетесь

Но они дошли до калитки дома, а их так никто и не окликнул.

Мак вскипел:

— Черт побери, где же ребята? Вы, док, в дом идите а я пока похожу, поищу этих охранничков.

Бертон направился по тропинке к дому и вошел в ярко освещенную кухню. А Мак с Джимом пошли к сараю. Там они и застали охрану: мужики курили, развалясь на охапках сена. С крюка на стене свисала керосиновая лампа, тускло освещая пустые отсеки да множество ящиков с яблоками урожай Андерсона готов к отправке.

Мак вскипел было, но быстро унял гнев, заговорил спокойно и доброжелательно:

— Ребята, вас ведь не шутки ради послали. Мы узнали, что «бдительные» затевают кое-что против Андерсона, вроде, отомстить хотят за то, что он нас на свою землю пустил. А представьте, если б не пустил? Гоняли бы нас сейчас по всему округу. Андерсон — славный старик, и мы его в обиду не должны давать.

— Да вокруг — ни души, — заговорил один из охраны. — Что ж нам всю ночь на ногах? Мы уж сегодня в пикетах нашатались.

— Ну, что ж, валяйте! — в сердцах крикнул Мак. Пусть усадьбу хоть с землей сравняют. Тогда уж Андерсон вышвырнет нас вон. Куда вы только денетесь?

— У реки лагерь разобьем.

— Черта с два! Да вас мигом за пределы округа выдворят! Будто сами не знаете!

Один из мужиков поднялся.

— Парень дело говорит, — проворчал он. — Пойдемте ка отсюда. У меня в лагере старуха осталась, и я не хочу ей зла.

— Оцепите дом и никого не пропускайте. Знаете, что они с сыном Андерсона сотворили? Сожгли его передвижное кафе, а самого избили до полусмерти.

— Альф всегда вкусно кормил, — припомнил кто-то.

Мужчины устало поднялись и вышли из сарая. Мак задул лампу.

— «Бдительные» любят по огоньку палить, — пояснил он. — Таких подставок они не упускают. Надо б и Андерсону сказать, пусть шторы опустит.

Охранники один за другим растаяли в темноте.

— Думаешь, они и впрямь будут сторожить? — спросил Джим.

— Эх, если бы! Минут через десять снова сюда припрутся. В армии расстреливают, если заснешь на посту. Мы ж так не можем. А без наказаний дисциплину не сохранишь.

Вот затихли и шаги охраны.

— Я их еще разок прищучу, когда обратно пойдем, пообещал Мак.

Они взошли на крыльцо, постучали в кухонную дверь. В ответ залаяли, запрыгали собаки. Слышно было, как они бросаются на дверь и как Андерсон успокаивает их. Вот дверь чуть приоткрылась.

— Это мы, мистер Андерсон.

— Заходите, — угрюмо бросил тот.

Собаки волчком закрутились подле гостей, замолотили длинными, твердыми хвостами, повизгивая от радости. Мак потрепал каждую за ушами, взялся за поводки.

— Вам бы их у дома держать, они б хорошо сторожили. Нашей-то охране никого не разглядеть — тьма кромешная, а собаки сразу почуют, если кто идет.

На кровати у плиты лежал Альф. Бледный, изможденный, казалось, он даже похудел: щеки обвисли. Он лежал на спине, одна рука у него покоилась на груди, на перевязи. На стуле рядом сидел док.

— Привет, Альф! — тихо поздоровался Мак. — Ну, как житуха?

Взгляд у того прояснился.

— Да нормально. Только болит все. Док говорит, придется мне в постели поваляться.

Мак наклонился и пожал Альфу здоровую руку.

— Полегче, полегче, — попросил тот. — С этого бока у меня ребра поломаны.

Подошел Андерсен — старший, глаза у него горели.

— Теперь сами убедились! Убедились, чем все кончилось! Фургон спалили, Альфа изувечили! Убедились теперь?

— Ради бога, перестань, отец, — невнятно пробормотал Альф. — К чему все снова ворошить? А тебя, вроде, зовут Мак?

— Верно.

— Так вот. Мак, как по-твоему, примут меня в партию?

— Ты, никак, хочешь бороться по-настоящему?

— Да. Как думаешь — примут?

— Думаю, примут, — медленно проговорил Мак. Я дам тебе бланк, напишешь заявление. Ради чего ты вступаешь, Альф?

Массивное лицо исказилось. Альф покрутил головой.

— Я все думаю и думаю, — начал он. — С той минуты, как меня поколотили. Думаю об этих парнях, никак мне их не забыть: дотла сожгли мой фургончик, меня ногами топтали, а на углу двое полицейских, стоят и смотрят. И пальцем не шевельнут. Нет, мне их не забыть.

— И поэтому ты хочешь вступить в партию?

— Я хочу бороться с ними. Готов до последнего дня сражаться. Хочу быть с теми, кто против них.

— Сразу тебя предупреждаю, Альф, синяков и зуботычин ты схлопочешь куда больше. Тебя будут бить так, что живого места не останется.

— Что ж, пусть, но и им от меня пощады не будет. Бороться — так бороться. До сих пор я жил тихо-мирно, держал маленькое кафе, подкармливал босяков от случая к случаю…Голос у него прервался. На глазах показались слезы.

Доктор Бертон легонько коснулся его щеки.

— Вам, Альф, много разговаривать вредно.

— Я достану тебе бланк заявления, — пообещал Мак. — Чудно все-таки. Кого ни возьми из тех, кто к нам приходит, всех «благословила» полицейская дубинка. Стоит легавым отдубасить дюжину ребят, у нас сразу пачка заявлений о приеме. Да, нашим агитаторам за полицией не угнаться, а в Лос-Анджелесе прямо «красная» полицейская бригада орудует — такое они нам пополнение дали. Не знаю, примут ли тебя, но я постараюсь, чтоб приняли. — Мак похлопал Альфа по здоровому плечу. — Надеюсь, все будет, как надо. Ты парень славный. И не вини меня за фургончик.