«И проиграли бой» - [38]

Мак горячо возразил:

— А как же с социальной несправедливостью? Одни наживаются за счет других. Тут уж без оценки не обойтись!

Доктор Бертон запрокинул голову, посмотрел на небо.

— Мак, а вы обратите внимание, какая несправедливость царит в физиологии. Засилье болезней: столбняк, сифилис, а амебная дизентерия да она похлеще любого гангстера орудует! Вот так обстоят дела в моей области.

— Революция и коммунизм искоренят социальную несправедливость!

— Так же как дезинфекция и профилактика искоренят болезни.

— Нельзя смешивать деятельность людей и микробов. Есть большая разница.

— А я вот большой разницы, Мак, не вижу.

— Какого черта, док! — вспылил Мак. — Болезни на каждом шагу. Сифилис и в самых роскошных районах гнездится. Чего ж вы тогда здесь ошиваетесь, если вы в душе не с нами.

— Хочу разобраться, — ответил Бертон. — Вот вы порезали палец, в рану проникли стрептококки, рука распухла, болит. Что такое опухоль? Поле битвы, а боль? — Сама борьба. Кто победит — трудно сказать, но первое сражение — как раз в ранке. Победят стрептококки, пойдут дальше, и поле битвы охватит уже всю руку. И ваши мелкие забастовки. Мак, тоже инфекция. Она поразила людей, их будто лихорадит. И я хочу в этом разобраться, поэтому я там, куда поначалу проникла инфекция.

— Значит, по-вашему, забастовка — это как рана?

— Именно. Вашего «коллективного человека» вечно лихорадит. А сейчас случай тяжелый. И я хочу разобраться. Хочу присмотреться к «коллективному человеку», это какое-то новообразование, отличное от человеческой особи. Коллективный человек несет уже не свои черты, а черты организма, клеточкой которого является. И организм этот похож на вас не больше, чем, скажем, клетки вашего тела. И вот этот организм мне хотелось бы понаблюдать, понять что к чему. Недаром говорят: толпа безумна и непредсказуема. Почему ж толпу рассматривают как целое, а не как общность разных личностей? И с точки зрения толпы, она всегда разумна.

— А какое отношение это имеет к нашему делу?

— Возможно, вот какое: когда «коллективный человек» готовится к действию, он выдвигает лозунг, например, «Господь повелевает нам освободить Святую Землю», или «Мы боремся за торжество демократии в мире», или «Коммунизм уничтожит социальную несправедливость». Но самому коллективу, толпе наплевать на землю обетованную, и на демократию и на коммунизм. Толпе главное — действовать, бороться, а лозунги — для успокоения личностей. Впрочем, это лишь мое предположение. Мак.

— К нашему делу оно не применимо! — воскликнул Мак.

— Я и не утверждаю, высказываю свое мнение, и только.

— Ваша беда, док, в том, — продолжал Мак, — что вы по взглядам даже левее, чем коммунисты. Намудрили вы с «коллективным человеком». А кто такие мы, те, кто организует, направляет? Так что неувязка у вас получается.

— В вашем случае причина и следствие тесно переплетаются. Вы, с одной стороны, выражаете взгляды «коллективного человека», то есть являетесь особо важной клеточкой этого организма, вы черпаете силу у него же, с другой стороны, вы направляете «коллективного человека». Как глаз: он и получает приказы мозга и посылает их ему сам.

— Это все теории! — раздраженно бросил Мак. Какое отношение наш разговор имеет к голодающим, не заслуженно уволенным и тем, кто вообще не может найти работу?

— Имеет и, возможно, немалое. Ведь совсем недавно и между разными болезнями связи не видели. Невежество сильно: наверное, и сейчас найдутся люди, которые не знают, как дети получаются. Потому-то мне и хочется побольше узнать о «коллективном человеке», понять его природу, намерения, запросы. Они совсем не такие, как у нас. Мы испытываем зуд и начинаем чесать, нам приятно, а меж тем гибнут миллионы клеток. Может, и «коллективный человек» тоже получает удовольствие, когда миллионы человеческих особей гибнут в войне. Поймите, Мак, мне хочется как можно больше увидеть и понять, используя доступные мне средства.

Мак встал, отряхнул штаны.

— Некогда смотреть да рассуждать. Дело делать надо.

Бертон встал следом, беззлобно усмехнулся.

— Может, со временем… впрочем, хватит, что-то я разболтался. Хотя, чтобы прояснить мысль, ее нужно высказать, даже если и слушать некому.

Они пошли к лагерю, сухие комья земли рассыпались под ногами.

— Док, нельзя нам стоять и глазеть по сторонам. Утром нужно будет пришлых ретивых работничков окоротить.

— Deus vult,[5] — изрек Бертон. — А вы обратили внимание на андерсоновых пойнтеров? Великолепные собаки! Я глаз от них оторвать не мог — не всякой женщиной так залюбуешься!

В палатке у Дейкина еще горел свет. А кругом в лагере спали. В затухающих кострах помигивали уголья.

У обочины выстроились видавшие виды машины, а на дороге светляками высвечивали огоньки сигарет: шерифовы помощники не дремали.

— Ты слышал, Джим? Вот в этом вся суть Бертона. Видит хороших собак, всего лишь пару охотничьих собак, но для него они больше, чем просто собаки. Они будят в нем высокие чувства. А для меня собаки — и все. Зато те, кто сейчас здесь спит, — люди, им есть-пить подавай. А для доктора они — коллективный организм. Окажись у дока другая профессия не быть бы ему с нами. Без его знаний и опыта не обойтись, а с его рассуждениями одна морока.