И пришло разрушение… - [27]

Темное беззвездное небо было затянуто тучами. Иногда темноту прочерчивал крошечный зеленый фонарик светлячка, но светлячок улетал, и тьма становилась еще чернее. А стоило стихнуть заклинаниям Чиело, как ночь наполнялась звенящим несмолкаемым жужжанием лесных насекомых.

— Агбала ду-у-у! Агбала экену-у-у-у!..

Эквефи устало плелась за жрицей, стараясь не подходить слишком близко, но и не отставать. Она решила, что жрица направляется к священной пещере. Теперь, когда Эквефи шла совсем медленно, она могла хорошенько все обдумать. Что она станет делать, когда они придут к пещере? Она никогда не осмелится войти в нее. Ей придется ждать возле входа, одной-одинешеньке в этом страшном месте. Эквефи подумала обо всех ужасах, которые таила в себе эта ночь. Она вспомнила другую, давнюю ночь, когда ей привелось увидеть Огбу-агали-оду — одного из тех злых духов, которых в давние времена наслало на мир племя, владевшее тогда секретами могущественной магии, и которых, забыв эти секреты, оно выпустило из повиновения. Однажды, вот в такую же темную ночь, Эквефи с матерью возвращались с реки и вдруг увидели свет, исходивший от злого духа, который летел прямо на них. Они побросали кувшины и кинулись на землю, ожидая, что этот зловещий свет вот-вот падет на них и убьет. Это был единственный раз, когда Эквефи видела Огбу-агали-оду. Хоть тому и миновало много лет, но у нее и сейчас кровь останавливалась в жилах, стоило ей вспомнить ту страшную ночь.

Выкрики жрицы доносились теперь все реже и реже, но голос ее звучал все с той же силой. Воздух был холодный и влажный от выпавшей росы. Вдруг Эзинма чихнула. «Будь здорова!» — прошептала Эквефи. В этот миг жрица тоже сказала. — «Будь здорова, дочь моя!» От голоса дочери, донесшегося из темноты, у Эквефи потеплело на сердце. Она медленно побрела дальше.

И тут жрица пронзительно завопила:

— Кто-то идет за мной! Дух ты или человек, пусть Агбала обреет тебе голову тупой бритвой! Пусть он свернет тебе шею так, чтобы ты увидел свои пятки!

Эквефи словно пригвоздили к месту. Разум подсказывал: «Женщина, отправляйся домой, пока Агбала не причинил тебе зла!» Но это было свыше ее сил. Она дала Чиело уйти далеко вперед и снова потащилась вслед за ней. Она шла уже так долго, что тело ее начало неметь от усталости. Тогда ей пришло в голову, что они идут вовсе не к священной пещере. Должно быть, они давным-давно миновали ее и теперь были на пути к Умуачи, самой дальней деревни их клана. Голос Чиело слышался совсем редко.

Эквефи показалось, что ночь немного посветлела. Тучи расступились, и в просвете неба проглянули звезды. И луна, должно быть, перестала дуться — того и гляди выйдет на небо. Когда луна выходит на небо поздно ночью, люди говорят, что это она отказывается от еды, — точь-в-точь, как сердитый муж после ссоры с женой.

— Агбала-ду-у-у! Умуачи! Агбала жене уну-у-у!

Так и есть — она не ошиблась. Жрица приветствовала деревню Умуачи. Сколько же они отшагали! Просто не верится! Когда узкая лесная тропинка кончилась и они вошли в деревню, мрак чуть посветлел и стали видны смутные очертания деревьев. Эквефи щурила глаза, стараясь разглядеть дочь и жрицу. Вон они, вон! Она их видит! И тотчас очертания их словно таяли и вновь сливались с темнотой. Она устало брела дальше.

Теперь голос Чиело опять звучал непрерывно, как в самом начале пути. Эквефи почувствовала, что они находятся на открытой площадке, и догадалась, что они вышли на ило — место деревенских сходбищ. И тотчас сердце ее сжалось от страха: она поняла, что Чиело остановилась. Да, да, Чиело пошла назад. Эквефи быстро отступила в сторону, давая ей дорогу. Чиело прошла мимо, и Эквефи снова начала путь, который только что проделала.

То был долгий и утомительный путь. Почти все время Эквефи двигалась словно во сне. Хотя луна еще не взошла, она была где-то очень близко, и от ее света тьма немного рассеялась. Эквефи уже различала маячившую впереди жрицу с ее ношей. Она замедлила шаги, чтобы Чиело ушла немного вперед. От одной мысли, что Чиело может обернуться и увидеть ее, Эквефи охватывал страх.

Совсем недавно она только о том и молила, чтобы поскорее взошла луна. Теперь же чуть брезжущий свет пугал ее куда больше, чем кромешная тьма. Мир, окружавший ее, оказался вдруг населенным призрачными загадочными существами, которые исчезали под ее пристальным взглядом и опять появлялись, обретая новые очертания и формы. Была минута, когда она до того перепугалась, что готова была молить Чиело пожалеть ее и не оставлять одну. Ей померещился человек, он карабкался на пальму вверх ногами; голова его свисала к земле. Но тут Чиело снова завопила как одержимая, в Эквефи в ужасе отпрянула, не узнав в ее голосе ничего человеческого. Теперь это была совсем не та Чиело, которая не раз, сидя рядом с ней на базаре, покупала бобовые лепешки для Эзинмы и называла девочку своей дочкой. Это была совсем другая женщина — жрица Агбалы, Оракула Холмов и Пещер. Эквефи устало тащилась по лесу, раздираемая страхами. Она принимала звук своих собственных нетвердых шагов за шаги какого-то другого человека, неотступно следовавшего за ней. Руки она прижала к своим обнаженным грудям. Выпала сильная роса, было холодно. Она уже не в силах была ни о чем думать — даже об ужасах нынешней ночи. Она ковыляла в полусне, с трудом передвигая окоченевшие ноги, пробуждаясь к жизни, лишь когда слышала голос Чиело.