И придут наши дети - [23]

Понедельник и вторник были критическими днями — в это время укомплектовывался номер, завершалось графическое оформление и подбирались самые свежие актуальные новости. В эти дни двери в секретариате не закрывались: приходили и уходили с рукописями редакторы, художник оформлял последние статьи, и Оскар Освальд следил за всем этим хаосом, словно господь во время потопа. Вот тогда он понимал и ощущал всю свою значимость. В то же время Освальд с горечью сознавал, что всего лишь присматривает за чужой славой, в то время как сам остается за кулисами. Он думал, что, в сущности, он ничем не хуже любого редактора «Форума», однако как журналист никак пока себя не проявил и все ждал своего часа. Он умел ждать, когда речь шла о будущем, он привык к этому с детства.

Он сердился на родителей за то, что дали ему такое несуразное имя. Уж если у человека фамилия Освальд, разве можно называть его Оскаром?! Вы только послушайте, как это звучит: Оскар Освальд! Он подозревал, что отец выбрал ему это имя либо в минуту гнева, либо из озорства. А может быть, это было протестом против однообразия жизни, повседневной скуки, безрадостной судьбы? Отец был человеком солидным, на работу ходил в черных нарукавниках, на брюках носил подтяжки и сам с собой играл в домино.

Сколько пришлось ему вытерпеть из-за своего имени, ведь братиславская улица всегда безжалостна! «Эй, парень, как тебя зовут? Осо, Каро или Вальдо? Господи, да как же тебя называть-то?!»

Он был сильным парнем, но в ответ на насмешки лишь молча сжимал кулаки и тем самым снискал уважение. Когда он встречал равного себе сильного противника, он старался, используя лесть, склонить его на свою сторону. Такова мораль братиславской улицы. Со времени его детства многое изменилось, да и сам он изменился, но кое-что из прежнего в нем осталось. «Если хочешь чего-то добиться, борись, завоевывай. Ничто не дается даром. В твоей игре все дозволено, все остальные — твои враги». И так далее.

Он ждал, когда будет решаться вопрос о месте заместителя главного редактора. Это место вполне отвечало его амбициям, его пониманию своей роли. Уважение и авторитет, само собой, никакого крика, никакой нервозности, организатор он крепкий, на него можно положиться. Он просто не знает лучшей кандидатуры. И Освальд стал рисовать в своем блокноте маленькие аккуратные квадратики.

Матуш Прокоп тем временем был занят своими мыслями, перескакивавшими с одного на другое. С минуту он думал о нефтехимическом комбинате в Буковой и о своем репортаже, вопрос о котором должен был решиться здесь с минуты на минуту. Он старался сосредоточиться и обдумать все аргументы. Однако тут же переключился на другое, полагая, что в нужный момент они сами собой придут на ум.

Микулаш Гронец снова звал его на рыбалку. Если будет время, можно хоть завтра. И так ничего в жизни не остается — лишь работа, редакция да семья.

Да еще Катя Гдовинова.

При воспоминании о ней он беспокойно заерзал на стуле. Нащупал в кармане ключ от квартиры своего приятеля, куда иногда приходил вместе с Катей. Матуш Прокоп вынужден был признаться себе, что жена Алиса никогда не волновала его так, как волнует Катя.

Катя и Алиса. Кто знает, если бы не было двоих сыновей, он, может, и развелся бы с Алисой, может, и женился бы на Кате.

Он покосился украдкой на Мариана Валента.

(— Скажи мне, Мими, почему ты, собственно, развелся?

— Я боялся иметь детей.

— И поэтому развелся?

— Я боялся иметь детей в этом дерьмовом мире, который каждую минуту может взлететь на воздух.

— И поэтому ты развелся?

— Я так боялся, что был не способен нормально спать со своей женой. Я не мог с ней жить, как живут миллионы мужей со своими женами.

— И поэтому развелся?

— Не знаю. Может быть, потому, что свою работу люблю больше, чем жену…)

Вспомнив этот разговор, Прокоп улыбнулся. Ведь и он любит газету больше, чем Алису.

…Он закрывается в своей комнате, закуривает трубку, оставшуюся от деда, ходит взад-вперед, слушает музыку, сидит, размышляет. Этот процесс он называет зарядкой аккумулятора. Схватывает идеи и новые мысли. Сосредоточивается. Пишет. Снова размышляет, зачеркивает написанное, пишет снова.

— Послушай, чем ты там занимаешься? Я тут уже с ума схожу с детьми, а ты прохлаждаешься. Займись ими хоть немного! Это все-таки твои сыновья! Или, может, тебе хочется помыть посуду?

— Папочка, нарисуй мне грузовик с прицепом!..

Он пишет потом, уже ночью, когда все улягутся спать, когда закончатся программы телевидения. Он чувствует себя уставшим и опустошенным. Он думает о Кате. Она журналистка, она понимает его, не то что Алиса.

Но даже Катя Гдовинова вовсе уж не такая самостоятельная и современная женщина, за которую она так любит себя выдавать. Конечно же, она была бы рада, если бы он развелся и женился на ней. Однако пока она избегает говорить об этом.

Матуш Прокоп обращается за помощью к воспоминаниям. Большая студенческая любовь, умные разговоры, встреча Нового года в горах, потом свадьба и рождение первого сына. Да-да, это еще находит в нем отклик. Он все-таки любил Алису.

Иногда он думает, что с Катей надо расстаться, что это надо бы сделать как можно раньше, покуда еще возможно. Но когда вспоминает, что сегодня после обеда они встретятся, эту мысль он отвергает тут же.