И повсюду тлеют пожары - [66]

— Погодите, — сказал этот человек, когда поезд тронулся. — Я только поговорить хотел. Прошу вас.

Он остановился и воздел руки. Моложе, чем Мие сначала показалось, — за тридцать, наверное, — и худее. Костюм, отметила она, дорогой — шерсть с тонкой серебряной нитью, и туфли тоже дорогие — кордовская кожа, с кисточками и гладкими кожаными подошвами. В такой обуви люди не бегают.

— Прошу вас, — продолжал он. — Простите, что я за вами увязался. Простите, что смотрел. Вы, наверное, подумали… — Он потряс головой. — Я не люблю, когда жена ездит подземкой, потому что боюсь, что за ней вот так увяжутся.

— Что вам нужно? — просипела Мия. Она и не заметила, как пересохло в горле. Заложив руки за спину, стиснула в кулаке ключи остриями наружу. Вроде ничего особенного, но будет больно, сказала ей Бекка.

— Позвольте я объясню, — продолжал этот человек. — Я постою здесь. Я не подойду ближе. Мне только поговорить.

Он поставил портфель, отгородился от Мии, и она самую малость перевела дух. Если он сейчас на нее бросится — споткнется о портфель.

Звали его Джозеф Райан — «Джои», поправился он, — и она угадала, он работал на Уолл-стрит: протараторил имена, в которых Мия опознала название крупной трейдинговой компании. Джозеф Райан с женой жили на Риверсайд-драйв; он сейчас едет домой; девять лет женаты; роман со школы; детей нет.

— Мы не можем, — объяснил он. — У нее не может быть детей. И… — Он осекся и взглянул на Мию умоляюще, и провел рукой по волосам, и вдохнул поглубже, и видно было, что он сам понимает: то, что он сейчас произнесет, — вопиющий абсурд. — Мы ищем, кто нам выносит ребенка. Подходящую женщину. — И затем: — Мы ей заплатим. Щедро.

У Мии голова шла кругом. Она вонзила острия ключей в основание ладони — теперь не для защиты, а внушая себе, что не ослышалась.

— Вы хотите… — наконец выдавила она. — А почему я-то?

Джозеф Райан порылся в кармане, добыл визитку, и, поколебавшись, Мия шагнула к нему и протянула руку.

— Прошу вас. Приходите, поговорите с нами? Завтра? В обед? Мы угощаем, разумеется.

Мия покачала головой.

— У меня работа, — сказала она. — Я не могу…

— Тогда ужин. Мы с женой все объясним. Слушайте… давайте во «Временах года». В семь? По крайней мере, вкусный ужин я вам обещаю. — Он тряхнул головой, как застенчивый школьник, и подобрал портфель. — Если не придете, я пойму, — прибавил он. — Я даже вообразить не могу… такое предложить. На станции метро. — И опять тряхнул головой. — Но прошу вас… просто подумайте. Вы так нас выручите. Это перевернет всю нашу жизнь.

А потом он ушел прочь, вверх по лестнице, а Мия так и осталась на платформе с его визиткой в руке.

* * *

До конца жизни Мия будет гадать, что было бы, не пойди она в тот день в ресторан. Пошла забавы ради: утолить любопытство и заодно вкусно поесть. Конечно, позднее она поймет, что этот вечер все переменил навеки.

С 52-й улицы она вошла во «Времена года» в единственном своем красивом платье — надевала его на свадьбу кузины Дебби годом раньше. Мия с тех пор подросла, платье было коротковато и туговато, но даже будь оно как раз, между ним и этим плюшевым вестибюлем с громадной люстрой, и густым ковром, и джунглями зарослей в горшках пролегли миры. Самый воздух здесь был роскошен и густ, как бархат, поглощал цок-цок женских каблуков, болтовню мужчин в костюмах, и все проплывали мимо, точно корабли по водной глади. Джозеф Райан не сказал, где они с Ми-ей встретятся, и она неловко встала в сторонке, делая вид, будто любуется картиной во всю громадную стену вестибюля, и стараясь не лезть на глаза метрдотелю, который услужливым призраком возник из-за дверей обеденного зала.

Пять минут, решила Мия; если не придут, уезжаю домой. Она забыла надеть часы и принялась медленно считать, как в детстве, когда они с Уорреном играли в прятки. Досчитает до трехсот, уедет домой и забудет про это безумие навсегда. И едва она добралась до ста девяноста восьми, Джозеф Райан возник у ее локтя, точно официант.

— Пикассо, — сказал он.

— Что?

— Гобелен. — Здесь, в этом вестибюле, он почти робел, а она почти забыла, какую угрозу он источал накануне. — Ну, не совсем гобелен. Он это написал на занавесе[48]. У него попросили картину, но ему было некогда, и он отдал им это. Меня всегда восхищало.

— Я думала, вы с женой придете, — сказала Мия.

— Она за столиком.

Он потянулся было взять ее под локоть, передумал и сунул руки в карманы пиджака. Это джентльменство почти комично, подумала она, следом за ним шагая по коридору.

Громадный белый зал с… Мия поморгала… нефритово-зеленым прудом в центре. Деревья под крышей усеяны розовыми цветами и увешаны лампочками. Будто в недрах нью-йоркского офисного здания таился зачарованный лес. Вокруг тихонько гудели беседы. Кружевная сеть тончайших цепочек на окне рябила, как вода, хотя ветра не было. А потом случилось странное. Когда они вошли и приблизились к столу в углу, Мия увидела, что почему-то уже сидит там в изящном темно-синем платье и с коктейлем в руке. На миг ей почудилось, будто перед ней зеркало, и она замерла, опешив. Женщина в зеркале встала и потянулась через стол к ее руке.