И повсюду тлеют пожары - [6]

На втором этаже загрохотало окно и высунулась голова Мии.

— Всё на месте?

— Двух реек не хватает, — отозвалась Пёрл.

— Доберем. Нет, погоди, не шевелись. Замри.

Голова исчезла. А спустя секунду Мия появилась вновь с фотоаппаратом — настоящим фотоаппаратом, с толстенным объективом, похожим на большую консервную банку. Пёрл замерла, глядя в небо с облаками, а Мия высунулась почти до пояса, выискивая ракурс. Сплин затаил дыхание — а вдруг камера выскользнет из рук, прямо в доверчиво запрокинутое девочкино лицо, а вдруг мать кувырнется из окна и рухнет на траву? Ничего такого не случилось. Мия наклонила голову так, потом эдак — кадрировала сцену в видоискателе. Лицо пряталось за фотоаппаратом — спряталось все, кроме волос, стянутых на макушке пушистой воронкой, темным гало. Позже, увидев фотографии, Сплин поначалу решит, что Пёрл на них похожа на хрупкую окаменелость, тысячелетиями запертую в скелете брюха доисторического зверя. А потом — что на ангела, который прилег отдохнуть, раскидав крылья. А потом, спустя еще миг, — что просто на девушку, которая уснула в мягкой зеленой постели, ждет, когда подле нее ляжет любимый.

— Все, — окликнула Мия. — Готово.

И снова исчезла в доме, а Пёрл села и посмотрела через улицу, прямо на Сплина, и сердце у него екнуло.

— Хочешь помочь? — спросила она. — Или так и будешь стоять?

Сплин не запомнит, как перешел дорогу, как поставил велик на дорожке, как представился. Поэтому Сплину будет казаться, что он всегда знал ее имя, а она всегда знала по имени его, что он и Пёрл знали друг друга всегда.

Вместе они частями заволокли кровать по узкой лестнице. Гостиная пустовала — только штабель коробок в углу и большая красная подушка в центре.

— Сюда. — Пёрл слегка подкинула груду реек, ухватила поудобнее и провела Сплина в ту спальню, что побольше, — там не было ничего, только поблекший, но чистый двуспальный матрас прислонялся к стене.

— Держи, — сказала Мия и поставила к ногам Пёрл стальной ящик с инструментами. — Тебе пригодится. — Сплину она улыбнулась, точно старому другу. — Понадобятся еще руки — зови. — А затем вышла в коридор, и спустя миг они услышали, как она вспорола клейкую ленту на коробке.

Инструментами Пёрл орудовала мастерски — приставляла бортики к изголовью, подпирала щиколоткой, привинчивала на место. Сплин сидел у открытого ящика с инструментами и наблюдал с растущим благоговением. У него в семье мать вызывала ремонтника, если что-то ломалось — плита, стиральная машина, мусороизмельчитель, — а почти все остальное выбрасывалось и заменялось. Раз в три-четыре года — или когда проседали пружины — мать выбирала новый гарнитур для салона, старый переезжал в подвальную комнату отдыха, а старый-старый гарнитур из комнаты отдыха — в детский приют для мальчиков в Уэст-Сайде или в женский приют в центре. Отец не возился с машиной в гараже; если под капотом что-то гремело или визжало, отец отгонял машину в «Здоровенный ключ», где вот уже двадцать лет все машины Ричардсонов чинил Лютер. Сам Сплин держал в руках инструменты лишь однажды — на труде в восьмом классе: их разделили на группы, одна обмеряла, другая пилила, третья шкурила, и в конце семестра все старательно свинтили детали — получилась такая коробочка, раздатчик конфет, из которого, если дернуть за ручку, выпадали три штуки «скитллз». Годом раньше Трип смастерил такую же, а годом раньше Трипа такую же смастерила Лекси, а спустя еще год — Иззи, и хотя все провели в мастерской по семестру, а в доме где-то валялись четыре одинаковых раздатчика драже, Сплин подозревал, что члены семейства Ричардсон способны разве что применить к делу отвертку «Филипс».

— Ты где этому научилась? — спросил он, протягивая Пёрл очередную рейку.

Пёрл пожала плечами.

— У мамы, — сказала она, одной рукой прижав рейку, а другой выудив отвертку из груды инструментов на ковролине.

В собранном виде кровать оказалась односпальной и старомодной, с шишечками, в самый раз для Златовласки.

— Где вы ее взяли? — Сплин уложил матрас, сел и попрыгал для пробы.

Пёрл убрала отвертку в ящик и заперла его на защелку.

— Нашли.

Она тоже села на кровать, спиной привалившись к изножью, вытянула ноги и уставилась в потолок, словно проверяла, каково ей тут будет. Сплин сидел у изголовья, у нее в ногах. На пальцы Пёрл, и на щиколотки, и на подол налипли завитки травинок. Пахло от нее свежим воздухом и мятным шампунем.

— Это моя комната, — внезапно произнесла она, и Сплин вскочил.

— Извини, — сказал он, и щеки у него жарко вспыхнули.

Пёрл подняла глаза — кажется, на миг она про него позабыла.

— Ой, — сказала она. — Я не о том.

Она вынула травинку, застрявшую между пальцами, и щелчком отправила на пол, и оба посмотрели, как травинка опустилась на ковролин. Когда Пёрл снова заговорила, голос ее полнился изумлением:

— У меня раньше никогда не было своей комнаты. Сплин повертел ее слова в голове.

— В смысле, ты всегда жила с кем-нибудь?

Он попытался вообразить мир, где такое бывает. Вообразить, как делит комнату с Трипом, который швыряет на пол грязные носки и спортивные журналы, а придя домой, первым делом включает радио — и непременно «Джеммин 92,3», — словно без пульсации этого тупого баса у него остановится сердце. В отпусках Ричардсоны всегда снимали три номера — в одном родители, в другом Лекси с Иззи, в третьем Сплин и Трип, — и за завтраком Трип смеялся над Сплином, потому что порой тот разговаривал во сне. Чтобы Пёрл и мать жили в одной комнате… Даже не верится, что люди бывают так бедны.