И повсюду тлеют пожары - [30]

— Но как?.. — начал Сплин.

— Не знаю.

Некоторое время оба молча смотрели на фотографию. Прагматик Сплин приступил к сбору данных. Работа, судя по табличке, называлась «Дева и дитя № 1» (1982), художницу звали Полин Хоторн. Все это он записал в тетради под забытыми заметками о Караваджо. Никаких комментариев куратора — сообщалось только, что фотографию одолжили для выставки у лосанджелесской «Галереи Эллсуорт».

А Пёрл разглядывала снимок. Это ее мать — чуть моложе, чуть худее, но такой же призрачной конституции, с теми же высокими скулами и острым подбородком. Крошечная родинка прямо под глазом, шрам, белой ниточкой пересекающий левую бровь. Тонкие материны руки — вроде бы такие хрупкие, птичьи, вот-вот надломятся под тяжким весом, хотя Пёрл не встречала женщин, способных столько вынести. Даже волосы те же: небрежный пучок прямо на макушке. Мия испускала красоту волнами, как жар, на фотографии она словно сияла. В камеру не смотрела — все ее внимание целиком, безраздельно поглощал ребенок. Я, подумала Пёрл. Конечно, на фотографии она. Какое еще дитя станет обнимать Мия? У Пёрл не было младенческих снимков, но в этом ребенке она узнавала себя — свою переносицу, и уголки глаз, и стиснутые кулачки, которые она сжимала и в два года, и в пять, и сейчас, сосредоточившись, сжимала снова, даже не замечая. Откуда взялась фотография? Диван, где сидит мать на черно-белом снимке, — может, бежевый, или бледно-голубой, или даже канареечный; в окне у матери за спиной — размытые высоченные дома. Снимали изблизи — точно фотограф присела на подлокотник кресла у дивана. Кто снимал?

— Мисс Уоррен, — позади нее сказала миссис Джейкоби. — Мистер Ричардсон.

Пёрл и Сплин развернулись, лица у них горели.

— Если вы готовы двигаться дальше, весь класс вас заждался.

И в самом деле, под строгим надзором экскурсовода класс сгрудился в дверях, позакрывав тетрадки; Сплина и Пёрл встретили хиханьками и шепотками.

В автобусе по дороге обратно одноклассники перешучивались о том, чем эти двое занимались в музее. Сплин побагровел и сполз по сиденью, делая вид, что не слышит. Пёрл смотрела в окно и ничего не замечала. Ни слова не произнесла, пока автобус не затормозил на школьной стоянке и все не потянулись наружу.

— Я хочу обратно, — сказала она Сплину, когда они вылезли из автобуса.

И они вернулись, в тот же день после школы, уговорили Лекси их отвезти, потому что иначе до музея неудобно добираться, и прихватили с собой Иззи, потому что она настояла, едва услышав Мия и фотография. Сплин взял на себя уговоры, но не сказал Лекси, что они хотят посмотреть, и, когда они шагнули в зал, у Лекси отпала челюсть.

— Ничего себе, — сказала она. — Пёрл… это же твоя мама.

Вчетвером они разглядывали фотографию: Лекси — из центра зала, будто издали ей лучше видно; Сплин — носом едва не тычась в стекло, будто надеясь отыскать разгадку в зернистости фотографии; он наклонился так близко, что сработала сигнализация. Пёрл просто смотрела. А Иззи застыла — портрет Мии ее заворожил. Мия сияла, точно полная луна в ясную ночь. «Дева и дитя № 1», прочла Иззи на табличке и на миг дозволила себе вообразить, будто на руках у Мии лежит она сама.

— Рехнуться можно, — в конце концов сказала Лекси. — Господи, можно просто рехнуться. Почему твоя мама на фотографии в музее? Она что, звезда, а мы не в курсе?

— Люди на фотографиях не звезды, — возразил Сплин. — Звезды — те, кто снимал.

— Может, она была музой знаменитого художника. Как Патти Смит и Роберт Мэпплторп. Или Эди Седжвик и Энди Уорхол. — Прошлым летом Лекси ходила в музей на историю искусств. — Давайте ее спросим, — прибавила она. — Возьмем и спросим.

И они спросили, едва приехали домой, гуськом зашли в кухню, где Мия как раз приправила курицу к ужину.

— Вы куда подевались? — спросила она. — Я приехала в пять, а тут ни души.

— Мы из музея, — сказала Пёрл и осеклась.

Что-то не так — под ногами шатко, будто ступила на разболтанную ступеньку и спустя миг она треснет под ногой. Сплин, Иззи, Лекси сгрудились вокруг, и Пёрл представила, какими их видит мать — раскраснелись, распахнули глаза, полны любопытства.

Лекси пихнула ее в спину:

— Спроси.

— Что спросить? — Мия уложила курицу в сотейник, пошла к раковине помыть руки, и Пёрл заговорила — словно шагнула с высоченного трамплина.

— Там твоя фотография, — выпалила она. — В музее искусств. Ты на диване с ребенком на коленях.

Мия стояла к ним спиной, вода лилась ей на руки, но все четверо заметили: она вся слегка закаменела, будто у марионетки натянули веревочку. И не обернулась — терла и терла между пальцами.

— Моя фотография? В музее искусств? — переспросила она. — То есть модель на меня похожа?

— Нет, это вы, — сказала Лекси. — Точно вы. Точечка под глазом, и шрам на брови, и вообще.

Мия костяшкой коснулась брови, словно забыла про шрам, а теперь вспомнила, и по виску потекла теплая мыльная капля. Мия сполоснула руки и закрутила кран.

— Ну, может, и я, — сказала Мия. Она развернулась, бодро растирая руки полотенцем, и Пёрл огорчилась, увидев, что лицо у матери застыло, закрылось. Это сбивало с толку — точно внезапно захлопнулась дверь, всегда стоявшая нараспашку. Какой-то миг Мия вовсе на себя не походила. — Фотографы, знаете, постоянно ищут моделей. Художники, пока учатся, только и делают, что позируют.