И повсюду тлеют пожары - [25]

Но, в отличие от многих других скрипачей — которые дулись на Иззи за то, что получила вторую скрипку в первый же год, — Дейха никогда не язвила и не обзывала Иззи «малолеткой». В первую неделю, когда они выходили после репетиции, Дейха застегнула молнию на кармане сумки Иззи, откуда торчала физкультурная форма. Спустя несколько недель Иззи рылась в сумке, отчаянно ища тампон, и тут Дейха незаметно наклонилась через проход и протянула зажатый кулак.

— Возьми, — сказала она, и Иззи поняла, чтó там, еще прежде, чем на ладони зашуршала пластиковая обертка.

Смотреть, как миссис Питерс на глазах у всех придирается к Дейхе, все равно что наблюдать, как котенка выволокли на улицу и забивают кирпичом; Иззи сорвалась. Сама не заметила, как разломила смычок миссис Питерс об колено и швырнула в нее обломками. Миссис Питерс вякнула — занозистые половины смычка, еще держась на конском волосе, хлестнули ее по лицу — и истошно завопила: дымящийся кофе из кружки плеснул ей на грудь. Репетиционный класс загомонил — все засмеялись, закричали, заулюлюкали, — а миссис Питерс, капая кофе с жилистой шеи, за локоть выволокла Иззи за дверь. У директора, дожидаясь приезда матери, Иззи гадала, обрадовалась Дейха или смутилась, и жалела, что не видела, какое у Дейхи было лицо.

Иззи уже уверилась, что Мия поймет, но не знала, как объясниться словами. Сказала только:

— Миссис Питерс — первостатейная стерва. Нельзя так с Дейхой разговаривать.

— Ну? — спросила Мия. — И что ты будешь делать? Такой вопрос Иззи еще никогда не задавали.

До сего дня жизнь ее полнилась безгласной и бесплодной яростью. В первую неделю девятого класса, прочитав Т. С. Элиота, Иззи на все доски объявлений прикнопила цитаты: «Я ЖИЗНЬ СВОЮ ПО ЧАЙНОЙ ЛОЖКЕ ОТМЕРЯЮ», и «СКУШАЮ ЛИ ГРУШУ?», и «РАЗВЕ Я ПОСМЕЮ ПОТРЕВОЖИТЬ МИРОЗДАНЬЕ?»[26]. На этом стихотворении она думала о матери — как мать отмеряет сухие сливки чайной ложкой, орет про пестициды, если Иззи вгрызается в немытое яблоко, жестко ограничивает каждый шаг — и о старших детях тоже думала, о Лекси, Трипе, обо всех им подобных, то есть, похоже, обо всех. Им бы только носить, что положено, говорить, что положено, дружить, с кем положено. Иззи фантазировала, как однокашники перешептываются в коридорах: «Эти объявления, да? Их кто повесил? Это что значит?» — замечают их, думают о них, просыпаются, черт бы всех взял. Но в суматохе перед первым уроком школьники носились вверх-вниз по лестницам, были слишком заняты — обменивались записками, зубрили напоследок перед тестами, — и на доски объявлений никто не взглянул, а после второго урока выяснилось, что какой-то строгий охранник содрал послания — в недоумении, надо полагать, — и оставил только флаеры «Молодежи против мирового голода», «Модели ООН» и Французского клуба. На вторую неделю, когда мисс Беллами задала выучить стих и прочесть перед классом, Иззи выбрала «И еще одну заповедь…», сочтя, что стих этот — по опыту ее четырнадцати с половиной лет — подытоживает жизнь очень точно. Добралась она лишь до «Родители засрут мозги…»[27] — затем мисс Беллами безапелляционно погнала ее на место и поставила ноль.

И что тут будешь делать? Тут можно что-то сделать? Сама эта мысль ошеломляла.

По дорожке к дому подкатила машина сестры, и в кухню вошла Лекси с сумкой на плече, благоухая сигаретами и духами «КК Уан».

— Слава богу, вот он, — сказала она, схватив со столешницы кошелек. Лекси, как нередко отмечала миссис Ричардсон, забывала бы дома голову, если б голова не была пришита. — Ну как, весело тебе на каникулах? — спросила она у Иззи, и Мия увидела, как у той погас взгляд.

— Спасибо за сэндвич, — сказала Иззи, сползла с табурета и удалилась наверх.

— Господи, — закатила глаза Лекси. — Я никогда ее не пойму.

Она посмотрела на Мию, ожидая сочувственного кивка, но ничего такого не дождалась.

— Езжай осторожно, — только и сказала Мия, и Лекси ускакала с кошельком в руке, и спустя миг снаружи взревел «эксплорер».

У Иззи была душа радикала, но опыт четырнадцатилетки из пригорода на Среднем Западе. Посему она прикинула, как лучше отомстить — яйца в окна или горящие пакеты с собачьим говном, — и выбрала что получше из скудного репертуара.

Три дня спустя Пёрл и Сплин в гостиной смотрели «Рики Лейк»[61], а Иззи невозмутимо прошествовала по коридору — под мышками две упаковки по шесть рулонов туалетной бумаги. Оба мигом переглянулись и, не сговариваясь, ринулись за Иззи следом.

— Да ты совсем с дуба рухнула, — сказал Сплин, когда они перехватили Иззи в прихожей и успешно загнали в кухню. За многие годы Сплин не раз спасал Иззи от ее собственной глупости — так он сам это понимал, — но сейчас решил, что Иззи идет на рекорд. — Забрасывать ее дом туалетной бумагой?

— Бумагу хрен уберешь, — пояснила Иззи. — Она взбесится. И так ей и надо.

— И догадается, что это ты. Она же тебя только что отстранила. — Сплин пинком отправил туалетную бумагу под стол. — Если не поймает за работой. Скорее всего поймает.

Иззи набычилась:

— А ты что предлагаешь?

— Одной миссис Питерс будет мало, — сказала Мия. Трое детей вылупились в изумлении. Про Мию они позабыли, однако вот она, Мия, — режет перец к ужину и говорит так, как родители не говорят никогда. Пёрл вспыхнула и прожгла мать взглядом. О чем она думала? Встревать, да еще в