И повсюду тлеют пожары - [102]

Они не замечали, что одной фотографии не хватает, пока миссис Ричардсон не взяла последнюю и не обнаружила под ней стопку негативов. Смысл послания был ясен: Мия не станет продавать эти снимки; не станет ими делиться и не прибережет на будущее, рычагами давления. Это ваше, словно говорила стопка, это вы. Делайте с ними что хотите. На негативах были их портреты, перевернутые и зеркальные, все темное — светлое, все светлое — потемнело. Но нашелся негатив, что не совпал ни с одним отпечатком: Иззи забрала отпечаток накануне вечером, когда пришла в пустую квартиру и увидела, что Мия с Пёрл уехали, на прощанье оставив лишь конверт с фотографиями. Она сразу поняла, что это для нее: черная роза, упавшая на потрескавшийся квадрат тротуара, лепестки вырезаны из черной обувной кожи — ее любимых ботинок, в которых она чувствовала себя яростной, которые мать выбросила; наружные лепестки — из потертых носов, внутренние лепестки темнее, из языка. Шнурок с обтрепанным наконечником вытянулся стеблем. Желтые фрагменты строчки, вынутой из ободка подошвы, сложились в тонкие тычинки сердцевины. Жесткость обернулась нежностью, даже красотой. Иззи сунула фотографию в сумку, а затем снова закрыла конверт, и выключила свет, и заперла за собой дверь. Ее родные, которым достался лишь негатив, увидели только крошечную инверсию снимка: бледный цветок, поблекший до лунной белизны на пасмурном ночном небе темно-серой плиты.

Лишь позднее, ближе к вечеру, мистер Ричардсон проверил голосовую почту на телефоне и узнал новости. На шуршащей записи Марк Маккалла так рыдал, что мистер Ричардсон толком не разбирал слова. Ночью и Марк, и Линда, измученные после вердикта, и пресс-конференции, и вообще этого прогона сквозь строй, уснули, как не спали месяцами: глубоко, без грез, не просыпаясь. Поутру они очнулись осовелые, опьяненные таким долгим отдыхом, миссис Маккалла глянула на часы на тумбочке и увидела, что уже половина одиннадцатого. Обычно Мирабелл будила их на рассвете, рыдала, требуя завтрак, новый подгузник, и, едва увидев красные цифры на часах, миссис Маккалла поняла, что дела очень плохи. Она выскочила из постели, кинулась в спальню Мирабелл, даже не надев шлепанцы и халат, и Марк Маккалла — который все пытался проморгаться в ярком утреннем свете — услышал, как она закричала. Кроватка была пуста. Мирабелл исчезла.

Пройдут целые сутки, прежде чем полиция соберет улики и поймет, что произошло: отпертые раздвижные двери в задний патио — такой безопасный район, у нас ничего такого никогда не бывает; щеколда внутри и снаружи покрыта отпечатками пальцев. Прогул Биби на работе; пустая квартира Биби и, наконец, билет на имя Биби, на вчерашний рейс в Гуандун в 23:20. После этого, сказали супругам Маккалла, нет ни тени шанса ее выследить. Китай — большая страна, объяснил им инспектор без тени иронии. Биби уже долетела до Гуандуна, и кто знает, куда она подастся дальше? Иголка в стоге сена. Вы все деньги спустите, ее выслеживая, сказали супругам Маккалла.

Почти год спустя — когда новый дом Ричардсонов почти достроили, когда Маккалла потратили не все свои деньги, но десятки тысяч долларов на детективов и дипломатические пререкания, особо не добившись результатов, — миссис Маккалла и миссис Ричардсон обедали в «Сэффрон пэтч». Они виделись в прошедшие бурные месяцы, как виделись десятилетиями взлетов и падений прежде и будут видеться на всевозможных пиках и в разнообразных долинах, что им предстоят.

— Мы с Марком подали заявку на усыновление ребенка из Китая, — сказала миссис Маккалла, положив курицу тикка масала на горку риса.

— Это прекрасно, — ответила миссис Ричардсон.

— Агент по усыновлению говорит, что мы идеальные кандидаты. Она считает, нам смогут подобрать подходящего ребенка в течение полугода. — Миссис Маккалла глотнула воды. — Говорит, если ребенок из Китая, шансы, что его семья попробует восстановить опеку, почти равны нулю.

Миссис Ричардсон наклонилась через стол и сжала руку старой подруги.

— Этому ребенку очень сильно повезет, — сказала она.

Вот что будет терзать миссис Маккалла больше всего: что Мирабелл не закричала, когда Биби наклонилась, и взяла ее, и унесла. Невзирая ни на что — невзирая на домашнюю еду, и игрушки, и дежурства допоздна, и любовь, столько любви, миссис Маккалла и вообразить не могла, что бывает столько любви, — невзирая на все это Мирабелл считала, что в объятиях Биби ей безопасно, что в объятиях Биби ей самое место. Этот следующий ребенок, говорила себе миссис Маккалла, будет из приюта и у него в жизни не будет другой матери. Эта девочка будет бесспорно принадлежать им. У миссис Маккалла уже кружилась голова от любви к этому еще не встреченному ребенку. Она старалась не думать о том, как Мирабелл, их потерянная дочь, где-то там проживает другую, чужеземную жизнь.

* * *

В тот последний вечер, когда Пёрл с лязгом швырнула в почтовый ящик ключи, и села в машину, и они уже отъезжали от дома Ричардсонов, она наконец вслух задала вопрос, что висел на кончике языка:

— А если бы эти фотографии тебя прославили? Нет, Мию прославят не они — прославит ее идея, что едва-едва замерцала в голове, когда Мия щелчком включила фары, — обрывок идеи, которая еще не срослась в образ, не говоря уж о словах. Вообще-то Ричардсоны так и не продадут эти снимки. Сберегут их, и фотографии останутся тревожными фамильными реликвиями, о которых позднейшие поколения будут гадать, наконец обнаружив и вскрыв эту пыльную коробку на чердаке: откуда взялись, кто их сделал, что они означают.