И печатью скреплено. Путешествие в 907 год - [10]

– Деньги? – логофет повернулся ухом к говорящему. Остальные оцепенели: платить их рыбакам?! Топить – это понятно. Но покупать – привилегия ромейская…

Эпарх продолжал:

– Если завтра утром рыбацкие кинонии доставят улов следующей ночи к ставке русского князя, то им заплатят и за сегодняшнюю рыбу, и за завтрашнюю, – так будто бы сказали славяне. Они объяснили, почему не платят сразу: еще не установлена цена. Но сегодняшний улов невелик – ведь русские лодьи помешали рыбакам, – и поэтому цены за эту рыбу обещаны выше обычных. Славяне сказали, что вообще будут платить больше, чем в Городе.

– И им поверили? – спросил Лев.

– Славяне сказали еще, что платить будут из своих денег, но потом удержат эту сумму с Города – потому и не скупятся.

– Варвары не могут так делать и говорить! Это слухи! Заговор черни! – Александр чуть волосы на себе не рвал. Он, как и положено младшему брату царя, сам был самый крупный интриган и заговорщик в империи.

– Государь, – заметил эпарх, – я ошибся, сказав, что так говорят на причалах. Так говорили на причалах. Я принял соответствующие меры.

– Довольно, – махнул рукой Лев. – Как только твой разведчик вернется с той стороны пролива, дашь знать.

– Государь, я только хочу сообщить еще, что в последнюю неделю лов был очень удачный, и я разрешил солить рыбу.

Итак, эпарх отличился дважды. Тем, что вчера запер залив, и тем, что всю неделю, вопреки обычному правилу, в Городе продавали не всю пойманную рыбу – часть готовили впрок. Без особого разрешения солить рыбу запрещалось – чтобы запасы не всплыли в каком-нибудь полуголодном месяце по бешеным ценам. За цены в Городе отвечал эпарх. Сегодня оказалось, что он предусмотрел сохранность Константинополя и готовность к осаде.

Логофет посмотрел на него с подозрением, Самона – с удивлением, Александр – с недоумением, но Лев – просто с одобрением. Хорошие вести – это не плохие вести, василевс любил быть довольным.

…Внизу, при выходе из дворца, эпарха остановил этериарх.

– Чего ждать сегодня в Городе?

– Пока ничего, – сказал эпарх. – Сегодня нужно смотреть туда, – он показал рукой в сторону стен.

– Ты знаешь, что в городе ходят слухи об этой… ну… о Мраморной… Крысе? – этериарх говорил нехотя, брезгливо. Им – высоким должностным лицам – было грех верить хоть немного в плебейскую легенду, будто есть в городе страшная крыса, предвестница бедствий. К тому же – Мраморная! Мрамор хоть и не так благороден, как порфир, камень василевса, но все же и он символ Ромеи, Константинополя с его колоннадами с Мраморной Рукой, Мраморной Черепахой. А тут – крыса.

– И что о ней говорят? – спросил эпарх. – Старая выдумка – такая живучая. Я думаю, не сделать ли и вправду хвостатую тварь из мрамора и не расколоть ли ее у всех на глазах…

– Говорят, что утром Крыса сбежала из Мраморной башни и понеслась куда-то. – Этериарх совершенно определенно махнул рукой на север, показывая, куда именно.

– Утром? Это новость. Раньше она выходила только по ночам. – Эпарх посмеялся немного, показывая чернеющие зубы. – Скажи своим варягам: если увидят ее, пусть… – он показал рукой, как должен стражник расколоть мечом крысу. – Скажи, что эпарх не дорожит этой принадлежностью Города. Не так уж много мрамора и не такой он ценный, – эпарх неожиданно показал руками, сколько точно мрамора – длину крысы. – Серый мрамор, – сделал небрежный жест.

– Говорят, она и похудела сильно, – этериарх нелепо хмыкнул.

– Похудела… – эпарх, призадумавшись, прижал нижней большой губой верхнюю. – М-м-м-а-м… – он все понял и сменил тему. – Вот Елену унесли с ипподрома ночью – это мрамор! И по Городу она не бегает…

Но этериарх про статую ничего интересного сообщить, разумеется, не мог. Да и эпарху сейчас было не до Прекрасной Елены.

– Как там дела с рыбой? – спросил этериарх.

Эпарх показал большим пальцем через свое плечо в сторону Пропонтиды:

– Ходит большими косяками!

Угрюмо помолчал. Успокаивающе добавил:

– Есть у меня кое-что, есть…

Этериарх с уважением посмотрел на него:

– А скажи, почему ты запер гавань? – Он и не ждал, что эпарх ответит истинно, но не мог не спросить.

Начальник Города тяжело вздохнул полными легкими:

– Может, я всю жизнь жил для того, чтобы вовремя повесить цепи, – и полез на коня. – …Говорят, ночью ты арестовал какой-то халат?

– Далекие у тебя уши! Да странный один перс… Хочешь допросить его? Не знаю, может, и стоит теперь еще раз…

– Нет уж! Теперь это дело логофета дрома. Мне и Города хватит. Лазутчики не лазутчики – пусть он разбирается, он, который… ворона серая!.. – крикнул вдруг эпарх, белый от злости. Его лошадь прижала уши. – Славян недосмотрел, баран стриженый!..

И ускакал.

Этериарх поправил на бедре меч франкской работы, упругий, с клинком волнистой формы. Разговор с эпархом оставил его в прежнем состоянии – неясного и неприятного ожидания событий. Что будет-то? Он искал глазами по двору, на чем остановить взгляд, и вдруг… с неба что-то упало. Он схватился за меч.

Действительно, так все и произошло: с неба что-то шлепнулось. Этериарх, чуть присев, всмотрелся: рыба. Она лежала на камнях, а потом еще дрыгнула хвостом. Этериарх подбежал, и несколько стражников тоже. Рыба!.. Что тут сделаешь! Рыба и есть. Стражник Рулав потянулся к чему-то на земле, и тогда этериарх тоже увидел: стрела! Сзади них опять что-то шлепнулось. Обернулись и увидели еще одну рыбу. Та лежала прямо вместе со стрелой, к которой была привязана, а древко стрелы сломалось.