И падут подле тебя тысячи - [18]

Франц заставил себя проглотить несколько кусочков.

Затем Вилли снял ботинки друга. Увидев гноящиеся раны размером с пол–ладони, стонущий возглас сорвался с его губ.

— Франц, недалеко отсюда есть маленький ручей. Обопрись на меня, и я помогу тебе туда добраться. Тебе станет легче, когда ты охладишь свои ноги.

Ухватившись рукой за плечи Вилли, Франц, хромая, прошел несколько метров к воде. Пока он дошел до ручья, его ступни распухли и стали в два раза больше. Когда он окунул свои измученные конечности в мутную грязную воду, он почувствовал облегчение.

— Я не могу двигаться, — простонал он, — у меня нет сил.

— Хорошо, — сказал Вилли. — Оставайся здесь. Я принесу твои вещи. Все, что тебе нужно, это хорошо отдохнуть.

«Мне нужно больше, чем просто отдых, Вилли, — подумал Франц. — Мой организм истощен и пылает от жара. Мои ступни заражены инфекцией. Мне нужны дни, Вилли. Дни отдыха. Но это невозможно. Я больше ничего не могу поделать. Завтра меня бросят, как и других. Я знал, что служба в армии опасна, но никогда не мог предположить, что умру от инфекции».

Он вынул ноги из воды и осторожно вытер их.

Слишком измотанный, чтобы следовать своему обычному распорядку чтения Библии, он достал Библию, чтобы прочитать только один текст перед молитвой. Она раскрылась на псалме 118:17: «Я не умру, но буду жить и возвещать, что соделал Господь».

Потрясенный прочитанным, он утих на сером армейском одеяле. Позже, лежа на сырой чужой земле, когда его тело знобило от жара, Франц молился. «Дорогой Господь, Ты знаешь, что я посвятил свою жизнь Тебе. Я покидал свой дом в уверенности, что вернусь к своей семье невредимым. Теперь Ты дал мне еще одно обещание. Но вот я больной и неспособный идти. Если Ты не поможешь мне, я обречен. Я знаю, что Ты — Бог, хранящий Свои обещания. Я отдаю себя в Твои руки». И Франц наконец заснул.

Подъем был в 3:15 утра. Полусонный, Франц протирал глаза. Головная боль и озноб исчезли. «Ну, я хорошо отдохнул. Если у меня получится надеть ботинки, то я снова смогу попытаться идти».

Он сел, вытянул ноги из–под серого одеяла и посмотрел на них. В тусклом свете они сияли белизной. «Минуточку, — пробормотал он, разглядывая ноги. — Этого не может быть». Он протянул руку и осторожно ощупал ноги. Затем он стал тереть их сильнее и сильнее. Они были исцелены. Волосы у него на голове поднялись дыбом. «Мои ноги совершенно здоровы. Они не просто покрыты свежей коркой, но абсолютно новой неповрежденной кожей». Качая головой от удивления, он натянул свои окровавленные носки, сунул ноги в ботинки и решительно направился пожелать изумленному Вилли доброго утра. Больше у Франца не было проблем с ногами до самого конца войны.

К ним присоединились грузовики их роты, и постепенно рота собралась вместе. Установился следующий распорядок дня: подъем между тремя и пятью часами утра и продвижение дальше. Двигались весь день, иногда на грузовиках, чаще пешком. Короткие ночи проводили во временных казармах — амбарах, церквах, синагогах, школах. Часто эти места кишели клопами, которые оставляли на теле человека зудящие жгучие укусы. К этому времени у большинства солдат были вши. Не было никакой возможности тщательно вымыться.

Солдаты с удивлением наблюдали последствия большевизма в стране. Двумя десятилетиями ранее коммунисты конфисковали всю землю, которая находилась в частной собственности, и объединили ее в огромные колхозы. В каждом колхозе были поля, границы которых простирались от одного горизонта к другому. Бывшим владельцам приходилось работать на своей земле как рабам, получая в качестве оплаты только необходимую пищу. Скот содержали в одном огромном сарае. Не получая за свой труд должного вознаграждения, многие не чувствовали никакого стимула вкладывать душу в эти фермы, все вокруг было грязным и в запущенном состоянии. Только женщинам было разрешено держать собственных кур, уток и гусей, и они дарили им всю свою заботу, которую не давали государственной собственности.

Когда голодные немцы проходили по этим местам, они только и думали, как поймать птицу и ночью поджарить ее на вертеле.

— Хазел! — звали они, — пойдем с нами!

— Нет, друзья, я не стану есть пищу, которую вы украли у голодающего населения.

— Прекрасно, господин святоша, разве ты не знаешь, что на войне нет чести? Бери все, что можешь, и наслаждайся, пока жив, — таков девиз. Кроме того, рядовой Зельтенфроелих сам украл гуся. Если ему можно так делать, то и нам можно!

Франц пожал плечами:

— Неважно, что делает лейтенант, это все равно воровство, и это неправильно. Что, если бы ситуация изменилась и русские солдаты крали бы еду у ваших детей?

Один из солдат злобно вспылил:

— Эти разговоры приводят меня в бешенство. До чего же ты глупый! Ты прекрасно знаешь, что на Германию никогда не нападут. Ты всегда говоришь так, будто не веришь в это. Если ты не замолчишь со своими подрывными идеями, я сделаю из тебя отбивную!

Ничего не ответив, Франц вернулся в свой кабинет. Два дня спустя генерал подписал приказ, где строго запрещалось мародерство и всякий, пойманный с украденными вещами, будет переведен в дисциплинарный батальон, где придется выполнять трудные и опасные задания. Воровство прекратилось.