И опять мы в небе - [68]

Люда слушала молча. Все, что в годы войны посылали они друг другу на неизвестный адрес, могли наконец сказать глядя в глаза.

– Если бы не пленный француз, что работал со мною вместе на скотном дворе, не знаю, смогла ли бы я выжить. – Вера говорила негромко и будто не про себя, а про кого-то другого. – Окрики, брань хозяев, да и пинки тоже, всего там хватало. Только сил не было. Жак был добрый человек, ко мне относился по-отечески. Самую тяжелую работу брал на себя. И все молча, потому что не знал русского, а я – французского. Но каким-то образом мы все понимали.

За стеной постепенно умолкли голоса, видно, там все улеглись. Ветер шуршал занавеской, обегая комнату. И опять наступала тишина. Они знали, что сегодня им не заснуть, да и не нужно это было…

– Ох и переполох же был, когда к ферме подошли танки! – покачала головой Вера. – Хозяева заметались: самим ли спасаться, или добро спасать. Они знали, как ведут себя на чужой земле их солдаты. Я побежала навстречу танкам. Радость застилала глаза, ноги не слушались. Конец рабству! Конец всему злодейству!

Танки были американские. Без царапин и вмятин. Солдаты не такие измотанные в боях, как наши, говорливые, приветливые. Они улыбались и показывали нам жестом, что мы свободны и можем идти, куда хотим.

Я уже ни одной минуты не могла оставаться на ферме.

У ворот стоял Жак. Я помахала ему и пошла на восток, надеясь скоро встретиться со своими. Жак помахал мне и пошел в свою сторону, в сторону Франции.

Сколько шло нас – женщин, мужчин, не по своей вине попавших на чужую землю и стремившихся на Родину! Забыв про еду, про сон, про сбитые в кровь ноги, мы шли, не останавливаясь, видя перед собой свой дом.

– Ты все такая же, Верка, не стала другой, – приглядываясь, все понимая, повторяла Люда. – А то горькое, что еще держит тебя, уйдет бесследно, поверь.

– Расскажи и ты еще, – опять просила Вера. – Кто вернулся? Кто летает? Кого нет…

– Увидишь сегодня всех, кто вернулся. Как прослышат, что ты здесь, прибегут. Ты не знаешь, Верка, как тебя ждут! – Люда помолчала. – Нету Коли Голикова, Коли Ларионова, Володи Самойлова, Саши Фомина… да и других… А Сашка Крикун вернулся. Ему тоже много вынести довелось…

Уже светало. Из соседней комнаты вышла Анна Николаевна, Верина мама. Глянула на спящую Аллочку, привычно поправила на ней одеяло.

– А вы, полуночники, так и не ложились? Чаю хоть попейте, я поставлю.

– Не надо, мама, мы лучше пройдемся. Утро-то какое!..

Они вышли на улицу. Сразу обдало прохладной свежестью чистого, не помутненного еще земными испарениями и поднятой машинами пылью воздуха. Они всегда любили такую рань, в это время обычно и уходили в свои – когда короткие, когда длительные – полеты. Ступали по обкатанному до блеска булыжнику еще пустынной улицы, желая поверить, что все наяву. Под ногами шуршали опавшие за ночь листья, новые, срываясь с деревьев, неторопливо ложились на землю. Люда старалась уменьшить хромоту, в такой день хотелось шагать легко.

Пожилая женщина-дворник в белом фартуке поверх телогрейки размашисто сметала метлой листья и мусор. Она не подняла на них взгляда, лишь, когда они уже прошли, спохватилась:

– Ой, девонька, а я тебя сразу-то и не признала, – приветливо закивала Вере. – С возвращением благополучным!

– Спасибо, тетя Дуся.

Та же тетя Дуся… Все, как четыре года назад.

До боли знакомая дорога к порту. Сколько раз она снилась Вере, и теперь тоже – как во сне… Облицованные в «елочку» потемневшими за годы дощечками двухэтажные дома с прилепившимися палисадниками. Стоящий в отдалении и все же возвышающийся над поселком огромный, царственный эллинг, теперь уже не пустующий.

Из-за угла вдруг ураганным вихрем налетел на них, чуть не сбив с ног, кто-то огромный и шумный, в неуклюжих унтах и летном комбинезоне, закричал на всю улицу:

– Верка, это ты?..

Подхватил, закружил. Поставил на землю, не выпуская из рук.

– Дай взглянуть на тебя. Изменилась? Да нет, прежняя Верка, ей-богу, только совсем невесомой стала.

– Ой, Сашка Крикун, – обомлела Вера. – Вернулся!.. Да отпусти же, медведь, задушишь!

Вот и встречаются они, кто вернулся с войны, в Долгопрудном. Много ли их?..

– Все хорошо, Сашка, правда? Все, как прежде…

Он, как бы желая утвердить это, крепко поцеловал ее в обе щеки и отпустил.

– Спешу. Вечером увидимся, поговорим. Много рассказать надо.

И вперевалку побежал к порту. Обернулся, гаркнул зычно, недаром он «Крикун»:

– Рад за тебя, Верка! Безмерно!

– У них с Полосухиным сегодня высотный полет, – пояснила Люда, – наконец-то дорвался. Вот и не терпится. Я полечу завтра. Сегодня я вольный казак, сегодня мы с тобой весь день вместе будем, да, Верка?

– Конечно.

Когда подходили к летному полю, Вера с трудом сдерживала шаг. Хотелось бежать бегом, но видела, что Люда не может. Всматривалась во все происходящее там.

Субстратостат уже готовился к подъему. Возле него хлопотливо возились люди, переливали из газгольдера в оболочку газ. Она вырастала, словно гриб из земли и, превратившись в огромную складчатую «грушу», нетерпеливо закачалась, удерживаемая швартовыми.

Аэронавты были в гондоле. Саша Крикун и Полосухин Порфирий Порфириевич, или просто Порфиша, а еще проще – Володька (когда он знакомился со своей будущей женой, назвал себя этим более подходящим для молодого парня именем, с тех пор и все его так зовут). Он такой же крупный и мощный, как Саша, а может, и еще покрепче. Поэтому им, сильным и выносливым жизнелюбам, чаще всего поручают высотные полеты к границам стратосферы.