И обретешь крылья... - [29]

— Мы с тобой два разных мира, — говорила я ему снова и снова. — Ничего такого у нас с тобой не получится. Я актриса, ты — цветочник, у тебя другие интересы, другая биография, другие корни.

И когда он первый раз завел речь о том, чтобы оставить свою жену, я тихонько подумала про себя: «Пусть себе болтает. Вряд ли он сделает это в самом деле».

А потом подумала: «Или все-таки сделает?»

Мы не были глупы. Мы были влюблены. Это было такое время в нашей жизни, когда разум отошел на второй план.

Торак легонько положил руку мне на плечо и усмехнулся.

— И благодарите за это Бога… Только представьте себе, уважаемая, что вы всегда мыслили бы разумно. Что бы вы чувствовали? Ничего! И еще один непрямой вопрос: так ли уж необходимо всегда действовать разумно и рационально? Неужели вы хотите уподобиться Госпоже Учительнице, этакому супер-Эго, требующему всегда безупречного поведения, сухому, чуждому всякой радости контролеру, подавляющему свое естество? Но тогда были бы вы сами собой?..

— Ах, Торак, вы же сами только что говорили об Аполлоне и Дионисе, о двух сторонах души, которые живут в груди и не могут примириться друг с другом!

Он улыбнулся.

— Ну, отчего же, это вполне возможно, нужно только много терпения и убежденности! Эти две части души можно сравнить с сорящимися братом и сестрой, вполне, впрочем, восприимчивыми к дипломатическому влиянию. И обе — не забывайте об этом! — обе они имеют право на существование, иначе человек утрачивает свою целостность!

Я думала о своих гномах и делопроизводстве, о фантазии и о порядке. Ну конечно, Торак прав. Только это так трудно — разрешать споры внутри самой себя!

Он снова отхлебнул свой чай.

— Отправляйтесь дальше, любовь моя… Я полагаю, сейчас уже начинается серьезное?

РАЗГОВОР

Любовь к Симону росла. Все мои потуги на рациональность разбивались о нее. Он был двигателем, сердцем нашей связи. Он постоянно за мной ухаживал, каждый день говорил, что любит меня и нуждается во мне. Через три месяца он начал подступаться ко мне с серьезными предложениями.

— Я хочу развестись с женой! — сказал он.

Как раз этому я до сих пор успешно противилась.

Моей первой реакцией был резкий отпор. Безусловно, мне было невероятно приятно купаться в его любви и всех ее проявлениях. Но как долго мне будет это нравиться? И смогу ли я по-прежнему много работать, писать, размышлять?

Я со всех сторон обдумала вопрос о своем будущем жизненном укладе. У меня было очень много мужчин, и ни на одном из них я не «зацикливалась», не говоря уже о том, чтобы попадать под влияние. Наоборот, вступая в любовные связи, я испытывала, скорее, чувство самоутверждения, чем какие-либо душевные порывы. Я бы сошла с ума, если бы поддавалась влиянию мужчин, с их разнообразными характерами и образами мышления, которые они приносили с собой.

В случае с Симоном это мне не грозило. Он слишком долго жил в своей семье, слишком прочно врос в цветочный бизнес и традиции.

И все же его влюбленность очень мне льстила.

— Какой красивый мужчина! — сказала девушка, помогавшая мне по хозяйству, и внутри меня забил маленький фонтанчик тщеславия. Так же я охотно демонстрировала его, когда мы вместе выбирались куда-нибудь пообедать. Причем делала это часто и с удовольствием. Он так же явно был горд, показывая меня, в свою очередь, в своем кругу, — и мое желание отстаивать свою свободу и независимость слабело с каждым днем. Когда он однажды пообещал прийти на мое выступление и не пришел, у меня от огорчения разболелся живот, как у ребенка.

Моя жизненная идеология дала первую трещину и уже не действовала. Может быть, мне следовало быть тверже и настойчивее? Я чувствовала себя опустошенной и ничего не могла этому противопоставить — ни ненависти, ни остроты, ни силы.

— Можно настолько подчинить женщину чувству, что она просто поглупеет от этого, — говорила я ему как-то раз, уже позднее.

Моя душа все удобнее чувствовала себя в его объятиях. Он был участлив, выказывал много нежных чувств; все свои финансовые дела держал в полном порядке. Достаточно деловой человек, он имел «чувство денег» и материального порядка.

Каждый раз, когда он снова появлялся передо мной, у меня возникало ощущение, что этот человек — прототип всех тех сильных героев из приключенческих романов, когда-либо прочитанных мною, — Робинзона Крузо, Синдбада-морехода, Геркулеса и Тарзана, вместе взятых. Мое сердце начинало колотиться, как у девочки-подростка, и горячая волна нежности проходила по всему телу, с головы до ног.

Мудрые женщины, мудрые мужчины, простите меня, я знаю, что была ребячлива, но это было так здорово! Я была не замужем, свободна и счастлива — и влюблена по самые уши! При этом я чувствовала себя как принцесса со своим конюхом: интеллектуально я намного превосходила его, по части риторики он тоже не имел никаких шансов против меня, его мыслительные возможности выглядели так, как будто он ими никогда в жизни не пользовался, уровень социальной активности приближался к нулю. Вообще его активность распространялась лишь на сферу денег, престижа, внешнего впечатления и — женщин. Женщин и их уважения. Он хотел их покорять и удовлетворять, а им полагалось стремиться к нему.