И обратил свой гнев в книжную пыль... - [5]

Короче говоря, это были те, с кем отдел вынужден был своевременно распрощаться. Эта участь постигла и того человека, вместо которого в Вальпараисо поехал я. Через несколько лет мне самому пришлось уволить из-за тех же симптомов нового руководителя отдела. Конечно, случалось и так, что инкубационный период затягивался и нить, связывавшая франкфуртского «астронавта» с запустившей его AUM, рвалась чуть позже, если все же не представлялось возможным оправдать «такое» его поведение «там». Но решающей, как правило, все-таки оказывалась первая выставка.

Почему же тогда пощадили меня? Почему я сижу сегодня в этом баре, в этой гостинице в Буэнос-Айресе и таращусь стекленеющими глазами в зеркало за бутылками, оглядываясь на выставку, которая 25 лет назад была для меня первой?

Уже тогда я был восхищенным поклонником Вилли Брандта. Я даже вспоминаю, как видел его однажды во сне, в роли своего родителя — он подошел ко мне совсем близко… Именно он был той фигурой, кто мог бы стать для молодого поколения «отцом» в период поголовной безотцовщины, гарантом становления немецкой идентичности.

И вот он передо мной живьем. Я взволнован как никогда! Как мы вкалывали! По семнадцать часов в сутки, много дней подряд, чтобы только все было в лучшем виде, когда Вилли Брандт откроет выставку. Наконец он появляется (вместе с Эгоном Баром), церемония открытия проходит как надо, на должном уровне — без сучка без задоринки. Мы оба вне себя от радости, просто обалдели от чрезмерного напряжения и алкоголя, не дающего почувствовать усталость. Он стоит совсем рядом! Первая возможность вступить с ним в личный контакт. А тут еще Борхес, и аргентинское телевидение, и потом это: бу-бу-бу!

Воздух из раздувшейся от важности лягушки-путешественницы мгновенно вышел. Меня охватило разочарование. Я сразу протрезвел и проникся сочувствием к этому человеку, который, очевидно, плохо себя чувствовал. Глубоко сопереживая, я вмешался в ситуацию, взял все в свои руки и обеспечил ему достойный уход со сцены.

Конечно, задним числом я все несколько преувеличиваю. Но факт остается фактом: за время торжественной церемонии открытия я спустился с облаков обуявшей меня эйфории, впав, можно сказать, в детское удивление, распространившееся на этого человека, равно как и на сами обстоятельства, и наступило пробуждение — ощущение, которое тайком посещает меня иногда еще и сегодня и которому, как мне кажется, я обязан тем, что выстоял и профессионально в этом сумасшедшем мире информационного бизнеса и махинаций, противостояния интересов и проявления человеческих слабостей.

Удивляюсь, что мне удалось сохранить работоспособность, не став при этом циником. Правда, само удивление способно, во-первых, сохранять целостность натуры того, кто удивляется, а во-вторых, не требует от него при этом окончательных ответов.

Друзья мои, берегите способность удивляться, ибо как только это исчезнет, вам останется лишь пассивно восторгаться!

Глава 2 Что означает в этом деле «успех»?

На нашей выставке в театре «Сан-Мартин», открытой с 16.00 до 24.00 в течение одиннадцати дней, побывало в общей сложности около 15 000 человек. Это был впечатляющий успех. Выставка, на которой мы показали 2760 книг, преимущественно на немецком языке и в основном библиографического характера, вне всяких сомнений, представляла интерес только для узкого круга лиц.

Как она сумела привлечь к себе столь внушительное число посетителей в этом тогда почти семимиллионном латиноамериканском столичном городе, в котором насчитывались сотни кинотеатров и театров, тысячи ресторанов и кафе, где всю ночь напролет едят, пьют и горячо спорят?

Я бы солгал, если бы стал утверждать, что этот успех был неким образом связан с моей скромной деятельностью в Буэнос-Айресе. Я лишь соучаствовал, изо всех сил стараясь научиться тому, от чего зависит успех подобных мероприятий, а кроме того, пытался еще отделаться от нервозного Клауса Тиле (который должен был вводить меня в Буэнос-Айресе в курс дела!), чтобы составить собственное представление о характере работы на передвижных выставках немецкой книжной торговли.

Клаус Тиле блестяще подготовил эту выставку, но в связке с нами там был еще третий участник — Понтер В. Лоренц. В его обязанности входило приносить удачу.

Гюнтер Лоренц был, по сути, совершенно некоммуникабельным, скорее даже, наоборот, чопорным человеком. После немногих, довольно эффектных поездок в Курдистан в качестве корреспондента и искателя приключений этот человек переключился на вызывавшую большой интерес и становившуюся тогда на ноги литературу латиноамериканских стран, в том числе и на ее создателей тоже. В узких литературных кругах он приобрел особую известность как автор вышедшего в издательстве «Эрдман-ферлаг», Тюбинген, сборника интервью «Диалог с Латинской Америкой».

Везде, где бы он ни был, Лоренц выдавал в свойственной ему профессорско-менторской манере хвалебные отзывы о той латиноамериканской литературе, которую знал главным образом только он сам да небольшая группа немецких испанистов, и вовсю критиковал глупую и ленивую западную общественность, еще не открывшую для себя величие этой литературы.