i-o - [7]

[высоковольтье]

В вышине среди макушек опор, среди проводов и электрических приборов. Где телевизионные передатчики излучают с такой мощностью, что при правильном освещении их излучение можно разглядеть невооруженным взглядом. Где никогда не веет тихий ветерок, а только дуют ураганные ветры. Где по высокочастотным шинам мчатся цифровые гармоники и где царит мертвящий холод. Где можно скрыться от оцепенения человеческого общества и выйти на новый уровень существования.

Как-то ночью, когда небо было сплошь затянуто плотным слоем серых облаков и казалось пятнистым, в заплатках, бетонным колпаком, накрывшим весь мир, я вновь увидел коаксиальное существо. Со дня того импульса миновало четверо суток, и за это время я уже переместился на периферию телеметрической сети — туда, где кабели меньше в диаметре, а картинки на экранах телевизоров совсем размытые. В этот момент как раз шел повторный показ старой американской телеигры, но сопровождавший изображение звук полностью тонул в шуме ветра и в треске искр, летевших из моего сварочного аппарата. Пестрый пиджак ведущего казался помехой на черно-белом, пришедшем в смятение от такого количества цветов кинескопе, для передачи которых он не располагал подходящими средствами.

Я наблюдал за экраном с расстояния, занимаясь одновременно починкой поврежденного кабеля. Новый импульс медленно приближался к нам, возвещая о себе заполнившим воздух запахом горелых автомобильных покрышек. Я думал о страшной находке, сделанной нами той ночью, — о разорванном в клочья резиновом изоляторе, о теле, насаженном на острый разрядник, — и вновь укрепился в решении не рассказывать моим коллегам об увиденном.

В конце концов, я и сам толком не знаю, что мне удалось увидеть, — убеждал я сам себя.

Скорее всего, мое восприятие было искажено очками — вот к какому убеждению я постепенно пришел.

Потрескивание статики внезапно стихло; вокруг меня шумел только скребущий поверхность металла холодный высотный ветер. Я выключил сварочный аппарат и с трудом сдержал желание обернуться.

Стальные балки скрипели под собственным весом. Где-то лениво зашипел пневматический клапан.

Я почувствовал какое-то движение и чуть не обернулся.

Но тут же мимолетное ощущение угасло, статические разряды застрекотали вновь, и я услышал голос ведущего телеигры и звонок, возвещавший о победе. На экране воздушные шарики посыпались на приплясывающую от счастья женщину. Ведущий улыбнулся в камеру, и его пиджак замельтешил павлиньим хвостом на экране.

Через полчаса я уже сидел внутри резинового пузыря. В последнее время инженеры забирались в них гораздо проворнее. Прошлым вечером я даже увидел стычку между двумя работниками, которые одновременно устремились к одному и тому же убежищу.

Я съежился в уголке и принялся грызть рисовые крекеры. Очки соблазнительно лежали поверх моего рюкзака, и, жуя, я время от времени бросал на них взгляды.

Внезапно стенки резиновой утробы заколыхались, возвещая приближение импульса, и ушам стало больно от оглушительного рева. Молнии как бичи хлестали по оранжево-красным стенкам убежища; на этот раз они почему-то казались более опасными, чем обычно, более хищными.

Как только начался электрический шторм, я перестал жевать. Когда начинается такое, инстинктивно замираешь, посвящая всецело свое внимание происходящему.

И все же я заставил себя схватить очки, хотя в голове у меня в этот момент не вертелось ни единой осознанной мысли. Неловко я натянул их, зная, что электрический вал с мгновения на мгновение схлынет и я упущу свой шанс снова увидеть… что именно?

Я поправил ремешок и замер в нерешительности в нескольких дюймах от стенки убежища. С той ночи я не видел ничего необычного. Никто из работников больше не пропадал, но нас здесь были сотни, и мы знали в лицо далеко не всех. Если мы не увидим мертвого тела, то мы даже и не заподозрим, что кто-то исчез. Откуда я, собственно говоря, знаю: может, среди нас уже не достает многих?

Я прижал лицо к резине и щелкнул рычажком, расположенным на дужке очков. Прибор включился с легким жужжанием. Линзы показывали мне наружный мир, слегка изменяя в нем все цвета и формы, так что у меня с первой же секунды начинало мутиться в голове от необычно гипертрофированного восприятия, причем с прошествием времени дурнота только усиливалась.

Я видел ярко-красные раны шаровых молний, парящие между опорами, словно бродячие светила, вырывая снопы искр из кабельных подвесок. Небо было подсвечено кроваво-лиловым, цвета мертвецкой крови заревом, словно задник китайского театра, на фоне которого плясали гигантские марионетки — переплетение стальных ферм, балок и тросов, лес мертвых металлоконструкций. И тут тень, паукообразная тень тридцати футов в диаметре, высвеченная на какую-то миллисекунду стробоскопическим светом молний, метнулась по высокочастотной шине, легко, словно паря в воздухе, перепрыгнула с одной опоры на другую, задержалась на мгновение, словно оглянувшись, — и тут же исчезла.

Снова дышать я начал только минутой позднее, когда импульс давно уже миновал.

Мы нашли еще два мертвых тела, и с этого все и началось.