И.О. - [7]

С периодом памятников и мемориальных досок мог сравниться только период "Переименования улиц". Идея эта принадлежала Алексею Федоровичу Голове, который уже в пожилом возрасте не раз вспоминал о ней, как, вероятно, на острове Святой Елены вспоминал Наполеон битву под Аустерлицем.

В городе было сорок улиц. И все они имели совершенно безыдейные, не отражающие современную эпоху названия: Зеленая улица. Веселая улица, Спиридоньевская, Липовая аллея, Большая Садовая и т. д. Вместо них в течение трех месяцев в Периферийске появились: Большая Пленумовская улица, Ново-Застройская, Почтово-Ящиковая 1-я, Почтово-Ящиковая 2-я, улица имени Бойля — Мариотта. Как и во всяком стоящем городе, появилось несколько писательских улиц: Купринская, Гаршиновская, площадь Джамбула. К тому же времени относится и переименование клуба швейников во Дворец культуры имени Крутого подъема легкой промышленности.

Но в нашу задачу не входит подробное изложение всех крупных событий, происходивших в этом городе, мы касаемся его истории лишь в той степени, в какой она связана с жизнью нашего героя — Алексея Федоровича Головы.

Глава первая

Майским утром 19.. года в подъезд большого серого здания вошел человек лет сорока, в темном пиджаке, под которым была видна расшитая украинская сорочка, в заправленных в сапоги брюках, с большим коричневым портфелем в руке. Пройдя по длинному, плохо освещенному коридору, он остановился перед тяжелой бронированной дверью с табличкой "Вход посторонним воспрещен", постучал в находящееся в ней полукруглое окошечко и, услышав разрешающее "да, да", вошел. После темного коридора комната, куда попал посетитель, показалась ему светлой и просторной, хотя вся она была заполнена письменным столом и огромным, похожим на дот, сейфом.

Начальник отдела кадров Геннадий Степанович Осторожненко, плотный мужчина в защитного цвета кителе, с необыкновенно бледным лицом, слегка кивнул вошедшему и, молча показав на стоящий рядом стул, продолжал что-то писать. Минут через десять, аккуратно сложив листки и заперев их в письменный стол, он тихим, немного сдавленным голосом, как бы по секрету сказал:

— Здравствуйте, товарищ Голова.

— Здравствуйте, — почему-то так же тихо ответил посетитель, чувствуя, что у него пересыхает в горле.

Геннадий Степанович выдержал долгую паузу и наконец посмотрел на посетителя пристальным прищуренным взглядом.

— Так вот, Алексей Федорович… Хочу с вами побеседовать…

И то ли от того, что его назвали по имени-отчеству, то ли от какой-то торжественности, которой была проникнута эта фраза, Алексей Федорович почему-то произнес только одно слово:

— Слушаюсь.

Очевидно, из всех возможных ответов Алексей Федорович интуитивно выбрал самый правильный, ибо начальник отдела кадров одобрительно кивнул, затем достал из кармана белую пластмассовую коробочку-портсигар, открыл ее и протянул Голове.

Когда двое мужчин закуривают — это несомненно является началом их сближения, по крайней мере, в эту минуту их объединяет какая-то извечная общечеловеческая мужская коллегиальность. Как бы ни торопился мужчина, он всегда остановится, если вы попросите у него прикурить; начальник, только что распекавший вас и вслед за тем берущий у вас папиросу, уже делает первый шаг к примирению.

Что б там ни говорили о вреде табака, в нем есть несомненно дух взаимопонимания и сотрудничества.

— Слыхал, слыхал, товарищ Голова, о вашем вчерашнем выступлении…

"Вот оно что! — подумал Алексей Федорович, — Однако, при чем тут мое вчерашнее выступление?.."

Он стал лихорадочно вспоминать, что говорил вчера на собрании, но никак не мог вспомнить.

— Паспорт у вас с собой? — спросил Осторожненко, перебивая мысли Алексея Федоровича.

Странная вещь — есть такие вопросы, которые достаточно задать человеку, чтобы он испытывал чувство если не страха, то во всяком случае сильного беспокойства. Говорят, в незапамятные времена, во время чистки учрежденческого аппарата города Периферийска, в некое учреждение приходил небольшого роста невзрачный человек, который садился в первый ряд и, когда председатель комиссии предлагал присутствующим задавать вопросы, поднимал руку и тихо спрашивал:

— Скажите, вы не были в 1919 году в Липецке?

Подвергавшийся чистке отвечал: "Нет" и тогда человек небольшого роста произносил:

— Больше вопросов у меня нет.

И казалось бы, ничего особенного в этом не было, да и само пребывание в Липецке в 1919 году не было предосудительным, однако и проходивший чистку служащий чувствовал непонятное волнение, и комиссия вдруг становилась крайне подозрительной. Вопросы, которые задавал этот человек, были довольно разнообразны: "Не родственник ли вы некоего Федюнина?", "Не носили ли вы бороду во время штурма Зимнего?", "Не учились ли в 1-й мужской гимназии в городе Николаеве?". И хотя в этих вопросах не было криминала даже при утвердительном на них ответе, они смешивали все карты, вносили смятение в души всех присутствующих и заставляли бледнеть того, кто проходил учрежденческую чистку. Это было давно, не на нашей памяти, но и сейчас от некоторых вопросов вдруг неизвестно почему содрогнется сердце честного человека,