И не осталось никого - [121]

Разговоры не выходили за пределы наших стен, стен, которые смыкались вокруг нас, и мы уже не замечали ничего, что творится вокруг. Мы знали только одну тему, и она довлела над любым разговором. Мы беспомощно сваливались в нее — так неверные любовники знают только один предмет, так истинные зануды никогда не выходят за пределы своих несчастных судеб. Время было надрывное, недоброжелательное, свирепое, атмосфера отравленная — как в самые мрачные времена, а мы хотели остаться в ней навечно. В последнюю неделю августа 2001 — го и первые десять дней сентября сокращений было больше, чем за несколько предшествовавших месяцев. Но остальные из нас, слава богу, еще держались, ненавидя друг друга с такой силой, какую и не подозревали в себе прежде. А потом мы подошли к концу еще одного яркого и спокойного лета.

5

Четыре года спустя — Кто такой Ханк? — День крестного отца — Монтекки и Капулетти — Джим идет на совещание — Нас эти вопросы никогда не волновали — Ханк читает — Усатый Гарри — За Линн, а потом за Тома — Лама-отступник — Прощание

Летом 2005 года Бенни Шассбургер получил е-мейл, отправителя которого никак не мог вспомнить. Имя вроде бы знакомое, он был уверен, что должен его знать, но чем дольше Бенни на него глядел, тем больше недоумевал. Он произнес имя вслух. Над стенкой бокса появилась рыжая патлатая голова его коллеги, тощего надоедливого типа, во все совавшего свой нос.

— Что ты сказал?

Объяснять у Бенни не было сил.

— Я сам с собой говорю, — отговорился он.

Йен ответил, что недавно проводилось исследование и по его результатам выяснилось: если кто-нибудь произносит что-нибудь вслух, а его кто-то спрашивает «Что ты сказал?» и он отвечает, что он просто разговаривал сам с собой, то на самом деле этот человек не с собой разговаривал, а обращался, скорее всего, к кому-то конкретному, хотя и подсознательно. Йен был в курсе всех новейших исследований. Бенни просто изнемогал от усталости.

Откуда мы черпали энергию? Нам приходилось приводить автобиографические справки в соответствие с последними изменениями, снова являться на собеседования, осваивать новые маршруты. Мы расползлись по рекламной отрасли — искали работу в других агентствах, в дизайнерских фирмах и маркетинговых отделах производственных фирм. Наименее удачливые или одаренные из нас отправились в конторы, занимающиеся прямой рассылкой, или обращались в бюро по найму в поисках разовых работ без страховок. Планы этажей, формы столов, имена людей, цвета корпоративных логотипов — все было новым и другим, но песни и пляски оставались теми же.

Мы были рады получить работу. Мы постоянно жаловались на нее. Мы ходили по нашим новым офисам, путаясь в мыслях. Нужно было запомнить столько новых имен и лиц, привыкнуть к новым кофейным чашкам и незнакомым унитазам. Нам нужно было научиться заполнять новые налоговые декларации, и мы никогда не знали, как можно больше сэкономить — то ли поставив нуль, то ли единицу. Конечно, можно обратиться в отдел кадров за помощью, но наши старые кадровики были куда как лучше новых.

Первые две-три недели (а некоторые из нас и того больше — месяц или два) мы проводили в изоляции и безвестности. Обед превращался в невыносимые минуты одиночества. Мучительно и медленно вливались мы в коллектив, мучительно и медленно новые политические реалии начинали доходить до нашего сознания. Кто с кем в контрах и по каким причинам, кто груб, самоуверен, глуп, влиятелен, лжив, приятен, лицемерен, а кто, как ни крути, порядочен — все начинало понемногу проясняться. Но это случалось не за один день. На это требовались недели, на это требовались месяцы, и то, что мы нашли в себе силы начать все сызнова в новых агентствах, было доказательством нашей жизнеспособности. Свидетельством того, что глубоко под всеми нашими жалобами в этой работе существовали какие-то стороны, которые были нам по душе. И подтверждением того, что мы нуждались в деньгах.

— Ты же знаешь, — сказал Бенни в телефон, заглядывая через стенку в соседний бокс, чтобы убедиться, что Йен еще не вернулся, — я человек дружелюбный. Но не знаю, смогу ли я долго это выдержать. Слушай, я тебе говорю, этот тип просто уничтожает мое «я».

Некоторые приспособились лучше других. Начиная все сначала, ты имел некоторую свободу, поскольку никто еще не знал, что ты груб, самоуверен, глуп, влиятелен, лжив, приятен, лицемерен или, как ни крути, порядочен. Ты мог перестроиться. Разве это не было частью американского образа жизни? Проходили несколько блаженных месяцев, когда нечего было откладывать в долгий ящик. Уроки, которые мы усвоили, совершая ошибки в прошлом, позволяли нам поддерживать хорошую форму. Некоторые из нас демонстрировали быстрый рост политической смекалки. Другие не могли понять, что происходит.

— Ведь я был такой общительный — ты же помнишь, — жаловался Бенни. — Люди приходили ко мне в кабинет, а я угощал их всякими историями. За исключением разве что Полетт Синглтари. Меня любили больше всех. Что же произошло?

— Может, ты зайдешь ко мне в кабинет и мы это обсудим? — спросил Джим.

Когда Бенни пришел к Джиму, тот сочинял е-мейл. Судя по выражению лица Джима, от каждого слова этого е-мейла могла зависеть судьба всего агентства. Бенни сел напротив него и стал ждать. Ему не нравилось сидеть по эту сторону стола. Он хотел быть по ту сторону.