И не было лучше брата - [23]

Джалил-муаллим точно потом- помнил, что хотел остановить Мамеда. Но не остановил. А, напротив, молча, не прерывая^ слушал рассуждения Мамеда, утверждавшего на всем протяжении этой мучительной поездки, что раз в жизни любой гражданин имеет полное право купить десять тысяч номеров газеты, если расплачивается немедленно и наличными, а не пытается взять их по перечислению и за государственный счет,, как это, наверняка сделал бы какой-нибудь ловкач.

Он говорил весело, искренне, не придавая происходящему никакого значения, и Джалил-муаллиму на несколько мгновений, показалось, что прав Мамед, ничего плохого не делает он, в конце концов покупает газеты на свои собственные деньги. Но долго еще мучила его после этого дня мысль о том, что принял он участие в каком-то пусть не преступлении, но в высшей степени недостойном деле и много должен теперь приложить усилий и стараний в дальнейшей жизни, чтобы получить право забыть об этом дне.

Домой Джалил-муаллим вернулся, когда стемнело. С помощью Мамеда перенес во двор пачки газет и выложил их в ряды в дальнем углу веранды, строго-настрого запретив жене и детям дотрагиваться до них.

Мамед, пообедав, просидел до позднего вечера и ушел, окончательно удостоверившись-, что ни один из соседей фельетона не прочитал, о чем убедительно свидетельствовало отсутствие вопросов у тех, кто нашел нужным посетить Джалил-муаллима в этот пригожий субботний вечер.

Давно уже ушел Мамед, улеглись дома все спать, а Джалил-муаллим сидел, не зажигая света, на веранде и, облокотившись на перила, готовился к решительному и неприятному разговору с неизвестно где задержавшимся Симургом. Долго ждал, а потом заснул, убаюканный успокаивающим рокотом котлов в сочетании со столь же приятным для слуха звоном сверчков в дворовом саду, не выдержав утомления и треволнений этого дня.

Проснулся Джалил-муаллим от тихого прикосновения к плечу. Он открыл глаза и увидел в мягкой полутьме веранды лицо брата.

- Добрый вечер, - негромко сказал Симург.

Джалил-муаллим смотрел на него, еще не совсем очнувшись после долгой дремы, пребывая несколько мгновений в состоянии, чрезвычайно редко выпадающем по милости скупой природы на долю человека, когда ни одна мысль не занимает его разума и он какие-то никем не измеренные частицы времени воспринимает окружающий мир, ни о чем не думая и не вспоминая. Джалил-муаллим испытал чувство мягкой умиротворяющей радости оттого, что увидел брата. Она шла к нему от Симурга, почти ощутимо передаваясь через мягкий теплый воздух, через рассеянный свет уличного фонаря, бледными неровными бликами пробивающийся сюда сквозь неподвижную густую листву. Он ощутил радость, и она исторгла из него короткий смех, исходящий как будто из глубины груди.

- Ты так хорошо спал, Ага-дадаш, - сказал Симург, не убирая с его плеча руки, - что я не хотел тебя будить.

- Давно ты пришел? - спросил Джалил-муаллим.

- Только что. Я арбуз принес, ты не вставай, я сейчас его нарежу и принесу.

Они ели сладкий прохладный арбуз, и Джалил-муаллим обдумывал, с чего начать ему серьезный разговор с Симургом. Он вымыл руки и, подождав, пока Симург уберет со стола и выбросит корки, включил свет. Он молча подвел Симурга к пачкам газет, разложенным в углу веранды.

- Откуда это? - спросил Симург, во все глаза глядя на невиданное скопище газет.

- Я, - сказал Джалил-муаллим, - это я объехал киоски и, сгорая от стыда, скупил все номера сегодняшней газеты.

- Зачем? - спросил Симург. - Для чего тебе столько? - И Джалил-муаллим услыхал в его голосе удивление. - Ты вот эту газету купил, с фельетоном, что ли? Вот же есть. Я купил одну.

Симург достал из кармана измятый экземпляр одного из нескольких тысяч себе подобных на полу, не имеющих в своем числе в отличие от самой низкопроцентной лотереи ни одного счастливого номера.

- Неужели мне надо тебе объяснять это? - с горечью сказал Джалил-муаллим. Ему стало обидно оттого, что Симург даже не понял, на что пошел Джалил-муаллим во имя интересов семьи, доброго имени Симурга и своего. - Нам надо поговорить.

Они поговорили. Симург сказал, что у него были большие неприятности и что с работы ему пришлось уйти. Права вернули, но уволить уволили. Он знал, конечно, что участвует в незаконных махинациях, но активного участия в них не принимал, просто выполнял сверхурочные рейсы и держал язык за зубами, платили очень здорово. К суду его привлекать не будут, учли то обстоятельство, что в подложных путевках его руки нет, а также безупречное, прошлое и прекрасные характеристики из армии.

Он сказал, что ни о чем Джалил-муаллиму не рассказывал после того, как стряслась беда, конечно, не потому, что считал брата чужим, а просто не хотел расстраивать его.

- Теперь ты понял, что я был прав, когда просил тебя не идти шофером? Помнишь, как я тебя просил? Сейчас не было бы этого позора!

- Какого позора? Я не украл и никого не убил, ну, попал в неприятность, сказал Симург. - Случилось... С кем не бывает.

- Ты бы обо мне подумал, - сказал Джалил-муаллим. -- О людях, которые знают нашу семью.

- О соседях, что ли? - сказал Симург, и в первый раз в его голосе послышалось раздражение. - Джалил, что ты мне о них сейчас говоришь? Какое мне дело до всех наших знакомых?