И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245 - [32]

Если принять во внимание тот факт, что исходные позиции (по существу, фронт) армий, которые должны были осуществлять вторжение на правобережье Итиля (западный Дешт), в Волжскую Булгарию и Башкирию, протянулись на несколько сот километров в длину по поймам и водоразделам Яика, Уила, Ахтубы, Самары и т. д., то становится очевидным: территории, занимаемые монголами, были столь значительны, что могли без труда и прокормить гигантское поголовье лошадей, и обеспечить продуктами (в т. ч. с помощью охоты) личный состав.

Таким образом, постепенно нарастив до максимума свой военный потенциал на исходных рубежах, монголы зимой — весной 1236 года были готовы начать полномасштабное завоевание стран Запада. Южным крылом выдвигающихся кошунов (2–4 тумена), действовавших в нижнем течении Итиля (от Самарской Луки до дельты), чьей жертвой должны были стать кипчаки, командовали царевичи Гуюк, Мункэ, Бучек. Северное крыло, насчитывающее, по всей видимости, несколько большее количество войск (4–7 туменов), возглавлял Бату. Рядом с ним помимо родных братьев — Орду, Тангута, Шибана и др. — находились самые значимые из монгольских полководцев — Субэдэй и Бурундай, а также младший сын Чингис-хана Кулкан, сын Чагатая Байдар[73] и внук Чагатая Бури [38, с. 98]. Рассматривая этот далеко не полный список монгольской военно-политической элиты, «осчастливившей» своим появлением Поволжско-Уральский регион, необходимо отметить, что одно лишь одновременное присутствие столь важных персон на границах территорий, контролируемых башкирами и булгарами, подчеркивает особую значимость покорения и тех, и других в планах завоевателей. Монголы, главной целью которых оставался скорейший захват благодатных степей от Итиля до Дуная и далее, вплоть до Венгерской Пункты[74], должны были поторапливаться с решением башкиро-булгарской проблемы. Противостояние между сторонами, продолжавшееся полтора десятилетия, вступило в свою решающую фазу.

3.4. Завоевание. Акт заключительный

Неизвестно, сколько времени отводилось монгольскими полководцами на подчинение Башкирии, — наверное, немного, однако тот же Субэдэй или Кокошай были прекрасно осведомлены о естественных препятствиях, существовавших на пути продвижения армии в глубь Южного Урала. Помимо гористых участков местности монголам приходилось преодолевать огромные лесные, таежные массивы, которые башкиры умело использовали в целях обороны или укрытия. «По данным на 1978 г., лесом покрыто около 38 % территории Башкирии, что почти вдвое меньше площади, занимаемой лесами 200–300 лет тому назад[75]. А какой же тогда была площадь лесов 700 лет назад?! Еще на «Карте Московии» Сигизмунда Герберштейна 1556 года территория Южного Урала почти вся «показана покрытой лесом, за исключением отдельных незначительных участков, отнесенных, вероятно, к степям»[76]. Истахри и Ибн Хаукал упоминают о башджиртах, живущих к югу от булгар в недоступных лесах[77]. Здесь не совсем верно указано направление, в котором жили башкиры, но монголы не могли миновать их территорию, чтобы дойти до булгар» [1, с. 155–156].

Нельзя исключать и того, что определенная часть башкирской знати, имея опыт отражения отдельных рейдов и набегов монголов в течение «неизвестной», «бесконечной» войны в период с 1230 по 1235 годы, питала надежды на то, что горы, реки, леса вновь окажутся серьезным препятствием на пути врага. Более того, не исключалась возможность даже нанесения вторгшемуся противнику прямого военного поражения. Так, один башкирский батыр из племени мин заявил: «Враг, перешедший через Яик, не пройдет дальше Демы, а перешедший Дему не пройдет через Яик» [6, с. 49][78]. Что же, как видно, перед нами во всей красе предстает весьма амбициозная воинственная риторика, свойственная решительным людям всех времен, предполагающая в данном случае полное уничтожение агрессора, возвращение которого на исходные позиции за Яик не предусматривалось. Однако в этот раз башкирам пришлось столкнуться не с отдельными отрядами монголов из числа «ополченцев» Улуса Джучи, а с многотысячной имперской конницей, недавно сокрушившей северо-китайскую империю Цзинь. Интересен факт, связующий тираду минского вождя с другой, произнесенной великим князем киевским Мстиславом Романовичем накануне столкновения с монголами на Калке в 1223 году. Тогда уязвленный непомерной гордыней князь, предварительно распорядившийся казнить монгольских послов, воскликнул: «Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика и Понтийского моря[79], и реки Дуная — татарской сабле не махать» [33, с. 161]. Как известно, дальнейшая судьба Мстислава была печальна — русское воинство потерпело поражение, а сам он, оказавшись в плену, погиб, задохнувшись под дощатым настилом, на котором, празднуя победу, пировали Субэдэй и Джэбэ…

О подобном развитии событий не могли не догадываться башкирские бии, по крайней мере, те, чьи племена занимали земли на юге Башкортостана. Не исключено, что еще в преддверии вражеского нашествия многие из них, лишь прознав о начавших прибывать в Приуралье с востока новых крупных соединениях монголов, отнюдь не стремились к выступлению против врага с оружием в руках, а изъявляли готовность, занимая выжидательную позицию, к сотрудничеству с новыми хозяевами Дешт-и-Кипчака. За примером далеко ходить не надо, стоит вспомнить, как повел себя в 1237–1238 годах князь Ярослав Всеволодович, и пальцем не пошевельнувший для оказания помощи брату своему Юрию — великому князю владимирскому, наблюдая издалека за тем, как Орда испепеляет Северо-Восточную Русь. Естественно, в среде башкирских вождей присутствовали «свои» Ярославы, чью позицию, кстати, невозможно трактовать однозначно отрицательно, но были и личности, в свершенных подвигах и поступках равные Евпатию Коловрату или Васильку Константиновичу