И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245 - [29]
Подобные сообщения дают повод еще раз задуматься над вопросом о численности монгольских отрядов, сражавшихся на Южном Урале, а приведенные выше отрывки вновь красноречиво свидетельствуют о том, что большая часть их войск была перекинута из восточного Дешта на войну в Китае. Я не зря приводил примеры без преувеличения титанических усилий, на которые шли монголы, чтобы захватить города Цзинь. Помимо ухищренных методов ведения осады и использования огромного количества технических устройств для успешного овладения укреплениями, начиная с испытанного тысячелетиями тарана и заканчивая «огненными баллистами», которые Н. Бачурин (о. Иоакимф) ассоциировал с пушками (вернее, с каким-то их ранним аналогом. — В.3.) [24, с. 134], монголы задействовали десятки тысяч воинов — как собственно монголов, так и китайцев, перешедших на их сторону.
Ну а что происходило в это время на Южном Урале? Не стоит преувеличивать или преуменьшать масштабы ведущихся там боевых действий. Возможно, попытки захвата и удавшиеся захваты монголами сторожевых застав башкир были не столь многочисленны, как немногочисленны были и сами заставы. Тем не менее перед нами возникает следующая картина: несколько десятков (в лучшем случае) обороняющихся, засев в некоем небольшом земляном укреплении, отражают нападение нескольких десятков врагов, которые никак не могут этим укреплением овладеть. В данном случае констатируется деградация военной активности монголов, а вывод напрашивается один — с определенного момента война превратилась в вялотекущий конфликт, напоминающий собой не экспансионистскую акцию, а банальную разборку степных кланов, предусматривающую элементарный грабеж, причем грабеж обоюдный. Не потому ли в «Усергенах» Сказитель в полном соответствии с жанром торжественно сообщает о неудачах монголов, повествуя от их лица? «С трудом заняв несколько укрепленных, как крепости, сторожевых постов, монголы остановились на трех рубежах. "Что делать? Продолжать ли и дальше сражаться с этим народом? Этих людей невозможно побить на ровном, степном месте. Следует оттеснить их дальше, в глубь лесов и гор, там они сами себя уничтожат", подумали они, — и решили дальше, в чужие леса и горы не проникать, отрезать усергенов границей яицкого побережья…» [6, с. 120].
Однако эта «неизвестная война», этот «вялотекущий конфликт» по накалу страстей не уступал иным эпохальным столкновениям великих империй. И башкиры, и монголы использовали весь многовековой опыт ведения молниеносной степной войны, в ходе которой зачастую трудно было определить, кто наступал, а кто, заметая следы, уклонялся от прямолинейных схваток, дабы нанести удар из засады. Не следует забывать, что в тот суровый век противоборствующие стороны в равной степени проявляли ожесточенность. И башкиры, чьи земли попирали вражеские орды, готовы были защищать их любыми средствами. Иными словами, война, как зло, порождала еще большее зло, а потому не составляет труда смоделировать степень той самой ожесточенности. Стоит вспомнить, как в 1190 году Джамуха, в ходе подобной маневренной степной войны захватив в плен сторонников Чингис-хана — «княжичей» племени чонос, приказал их сварить заживо… [27, с. 112] По-видимому, классическая и весьма эффективная тактика монголов — тактика террора, которую они использовали тем активнее, чем строптивее были противники, — встречала со стороны башкир адекватное противодействие, а багатуры из Центральной Азии столкнулись с местными искусными поединщиками, воинами умелыми и суровыми. Поэтому не будет излишним, обратившись к источнику иной эпохи, наполнить палитру повествования о монгольском нашествии, о том воистину жестоком веке, новыми красками.
Как на деле башкиры защищали свои земли, свои кочевья, свои очаги, с поразительной реалистичностью повествуется без преувеличения в замечательном предании «Последний из Сартаева рода». Это предание, относящееся к эпохе заката Улуса Джучи (конец XIV в.) — ко временам войны между золотоордынским ханом Тохтамышем и Тимуром Тамерланом, когда орды последнего в 1391 году вторглись на территорию Южного Урала, повторяя и маршрут, и тактику монголов в 20–30-х годах XIII века, более каких-либо иных источников отображает накал борьбы и ярость противоборствующих сторон. Если учитывать, что менталитет средневекового номада (будем реалистами) находился и в XIII, и в XIV веках приблизительно на одном уровне, а род сарт, появившийся («обретший родину») на Южном Урале задолго до пришествия сюда монголов[65], не мог избежать войны с ними, то ссылку на более поздний источник следует считать вполне оправданной, а само предание — адаптированным в плане изложения и восприятия материалов, касающихся башкиро-монгольского противостояния.
Главный герой повествования — Джалык-бий, принадлежавший к воинской знати башкир, готов был не на жизнь, а на смерть защищать свою землю, и, когда в его кочевье появился вражеский переговорщик, требовавший символических знаков покорности — «землю и воду», он приказал немедленно подвергнуть его мучительной казни. «Я не отпустил его обратно, — рассказывал впоследствии Джалык-бий, — я приказал его вымазать медом и посадить в муравейник. Ха! Как он визжал тогда!» [6, с. 177]. Затем началась война. «В сердце каждого из нас, — продолжал бий, — тогда кипели отвага и ненависть. Мы шли защищать свои леса, защищать свои степи. Мы не хотели рабства… Я не раз ломал свои сунгю (копья) о крепкие щиты атабеков. Я не раз заставлял их грызть и царапать ее. Остроту своей сабли я испробовал о головы юз-баши (сотников) и темников, и простых сарбазов… Ах-хай. Я знал, что такое решимость, и верный удар с левого плеча… Мы дрались. Мы были все выносливы, мы были храбры, мы были яу. О нас пели песни…» Ну а после того, как погибли многие соплеменники, и в том числе сыновья Джалык-бия, Кармасан и Чермасан, сердце его окончательно ожесточилось. «Я не брал никого в ясыр
