И нагрянула черная рать... Монгольское завоевание Южного Урала. 1205–1245 - [22]

, Башгирд, Урус, Черкес, Дешт-и-Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле и отправился к своим жилищам, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: "Я его казню, не видать ему милости"» [41, с. 78–79].

Неизвестно, как бы события развивались далее (существует несколько версий относительно взаимоотношений отца и сына), но в 1227 году случилось то, что случилось, — весной умирает Джучи, а ранней осенью «вдень цзи-чоу (9 сентября)» [18, с. 161] — и сам Потрясатель вселенной… Однако незадолго до своей кончины Чингис-хан, узнав о смерти Джучи, сделал весьма важное назначение — передал престол старшего сына его сыну и своему внуку Бату. В «Родословии тюрков» по этому поводу говорится: «Батуй-хан, сын Джучи-хана[51], после смерти отца, по указу великого деда своего Чингиз-хана, поставил ногу на трон султанства Дешт-и-Кипчака» [17, с. 388].

С провозглашением Бату начинается новый период в истории не только Великой степи, но и всей Восточной Европы. Кто бы мог поверить тогда, что этот, судя по средневековому китайскому рисунку, пока еще совсем молодой, но чрезвычайно надменный принц крови, наряженный в модные одеяния китайского вельможи, заставит в недалеком будущем звучанием лишь одного имени своего трепетать и содрогаться страны и народы Запада?.. Тем не менее нельзя забывать, что плацдарм для будущих завоеваний, каковым являлся восточный Дешт, был подготовлен в том числе и не без прямого участия отца Бату — Джучи. Роль старшего из сыновей Чингис-хана в создании самого западного из монгольских государств была так велика, что государство это, окончательно утвердившееся к середине XIII века на территориях, завоеванных большей частью уже после его смерти, получило все-таки его имя — Улус Джучи.

Часть III «Нагрянула с востока страшная черная рать…»

Конец 20-х годов XIII века (1226–1229 гг.) ознаменовался ослаблением монгольского натиска на Поволжско-Уральский регион. Башкиры, кипчаки, булгары, с опаской поглядывавшие на восток, откуда с недавних пор с обескураживающим напором и яростью волна за волной появлялись воины неведомых даже вездесущим номадам племен, обнаружили, что пришельцы прекратили свое безудержное продвижение. И хотя кипчакские или башкирские удальцы порою и сталкивались с монгольскими разъездами, казалось, беда отступила, казалось, что там, в глубинах Центральной Азии, произошли события, способные повлиять на неумолимое продвижение завоевателей на запад, казалось, монголы, чего-то ожидая, как будто замерли в междуречье Яика и Уила. Действительно, нерешительность Джучи в продолжении дальнейшей экспансии, вызванная, по-видимому, болезнью, но прежде всего малочисленностью войска, имевшегося у него под рукой, а затем кончина как царевича, так и самого Чингис-хана и последовавшее за ней почти двухлетнее межвластие, когда империей на правах регента правил Толуй вплоть до воцарения на курултае в Кодеу-арале в августе 1229 года Угэдэя [18, с. 163], являлись теми факторами, которые способствовали наступлению затишья на восточных рубежах кочевий кипчаков и башкир. Но затишье это было временным.

Монгольские правящие элиты ни на толику не собирались отступать от планов завоеваний, завещанных им Чингис-ханом. Недаром первый «закон», который Угэдэй обнародовал после утверждения его на «престоле государства», гласил следующее: «Все приказы, которые до этого издал Чингиз-хан, остаются по-прежнему действительными и охраняются от изменений и переиначиваний…» [41, с. 20], а потому там же, на курултае в Кодеу-арале, незамедлительно были приняты долгожданные для воинствующей части монгольской знати военно-политические решения о продолжении полномасштабных агрессивных акций в нескольких регионах Евразии.

Наследники Джучи с Бату во главе присутствовали на курултае, причем имя Бату значилось в списке знатнейших людей империи вторым, сразу после имени Чагатая [27, с. 191]. По-видимому, именно тогда, в августе 1229 года, «когда Угедей-каан воссел на царство, он повелел Бату» свершить то, что не успел сделать Джучи, — «захватить все северные области как то: Ибир-Сибир, Булар, Дешт-и-Кипчак, Башгурд, Рус…» [41, с. 71–72][52]. Однако, несмотря на видимый почет, оказанный Бату Угэдэем, не исключено, что жест этот следует отнести в большей степени на счет искренней предрасположенности каана не только исключительно к царевичу, но и ко всему дому Джучи (у Рашид ад-Дина рядом с именем Бату мы найдем имена Орду, Шибана, Тука-Тимура и др. [41, с. 18–19]). Сам молодой царевич[53], несмотря на высочайшее назначение «на трон султанства Дешт-и-Кипчака» [17, с. 388], в первые годы правления Угэдэя хотя и находился под его отеческим покровительством, однако не имел в среде монгольской знати того положения и влияния, которыми обзавелся во времена Великого западного похода и обладал вплоть до своей смерти. Ну а тогда, в период с 1229 по 1235 год, Бату мог лишь наблюдать, да и то издалека, за процессами, протекавшими в его улусе. И хотя в среде Чингисидов никто не оспаривал приоритетов Бату, и он в многочисленных источниках запечатлен в качестве единственного законного наследника Джучи, тем не менее ему в определенный период приходилось находиться при Угэдэе — в 1229 году в Монголии, а затем с 1230 по 1234 год сопровождать его в походе против северокитайской державы Цзинь [38, с. 68–70].