И мы солдаты... - [75]

Араслан притворился немым. Непонимающе размахивал руками, что-то лопотал.

— Ха-ха-ха! Стойт на место! Расстреляйт тебя! — раскачиваясь, как журавль на длинных ногах, хохотал немец.

Черное дуло прыгало перед глазами Араслана. Стоит спустить курок, и пули в момент разнесут голову.

Он похолодел при мысли о смерти. Обидно так глупо умереть!

Фашист долго целился, качаясь из стороны в сторону.

— Ну, пошли, — дернул за плечо немца другой. — Что ты тратишь патроны на оборвыша?

Они ушли. Долго не мог прийти в себя Араслан. Руки дрожали, ноги плохо слушались, но он все-таки зашел в хутор. Постучал в крайний дом, потом — во второй, третий. Просил милостыню — кусочек хлеба, картофелину. Но мало кто теперь подает, самим есть нечего.

Великая нужда поселилась в каждом доме после прихода фашистов.

Араслан уходил все дальше. Через леса, поля шагал он. Путь у него дальний. По знакомой дороге пробираться легче, но и опаснее. Каждый раз он проглядывает новую дорогу, иногда делая большой крюк. Очень помогала топографическая карта.

Вот Мишка так не знал карту. Когда он тогда сбежал из лагеря, два дня плутал по лесу. Хорошо еще, что его встретили партизаны и вернули обратно. Ох и рассердился Дядя Коля на него! Мишка, размазывая слезы рукавом, признался:

— Думал вернуться в Вишенки, своими руками задушить старосту.

— Эх ты, глупый! Наша цель — пускать под откос немецкие эшелоны, уничтожать автомашины с боеприпасами. А Мирона проучим попутно во время какой-нибудь операции. Больше одному ни шагу! Понял? А если бы фашисты схватили тебя, начали пытать, а ты не выдержал… Надейся на вас, эх, дети-дети…

— Я?! Выдал бы? Никогда! — теперь уже от обиды заплакал Мишка. — Значит, не верите?

— Проверим. Пока ты порядок нарушил. Надо уметь не только давать слово, но и держать его.

…Мысль навестить Вишенки не давала покоя и Араслану.

Как-то, возвращаясь с задания, он решил вернуться через Вишенки. Конечно, дорога в обход длиннее на шесть-семь километров. Но он уже привык к дальним переходам.

Когда солнце покатилось на закат, Араслан был уже в лесу, что под Вишенками. На поляне увидел коров: они мирно щипали траву. У дерева сидел древний дед. Заметив мальчика, поднялся на ноги, слезящими глазами внимательно присмотрелся к нему.

Араслан признал в нем соседского деда по хутору.

— В Вишенках немцы есть? — спросил он.

— Нет. Но наезжают. В гости к Мирону. Видишь, сколько тут коров. Все они сейчас Мироновы. Отобрал у беженцев. Однажды меня тоже с силой увел на большак. Что скажешь, зверь, а не человек. Когда вы сбежали, меня загнал в пастухи. Есть-пить дома нечего. Голод не тетка. А тут староста в масле катается, с жиру бесится. У него хлеба, масла полно. А в хуторе люди мрут с голоду… Эх-хе-хей…

— Ну, ладно, дед, — прервал его Араслан. — Была бы со мной винтовка! — Договаривать не стал — вспомнил разговор с командиром о нарушителях военной дисциплины.

9

Немецкий солдат обеими руками крепко держит у груди автомат. В сумерках он кажется тенью у ворот. Заходит в палисадник, возвращается обратно. Тихо. Только на окраине хутора завыла собака да в соседнем дворе вдруг не вовремя запел петух.

Солдат зевнул, подошел к окну, но ничего не увидел: занавешено изнутри. Ага, все-таки остался небольшой просвет. Солдат прильнул к стеклу, вздохнул: щедрый, видать, хозяин, вон какое застолье устроил господам офицерам! Солдат не выдержал и сплюнул от досады. С завистью смотрел на пирующих, глотал слюну, потом отошел от окна.

Неожиданно что-то тяжелое беззвучно опустилось на его голову. Не пикнув, солдат рухнул у крыльца. Убитого фрица партизаны оттащили в огород, обезоружили.

Трое остались у окна. Мишка и еще два партизана постучали в дверь.

— Кто там? — послышался недовольный голос.

— Это я, ваш пастух. Пустите, пожалуйста, хоть в сени, с голоду подыхаю, — умоляюще затянул Мишка.

— Ух ты, щенок! Бросил коров и сбежал, теперь, значит, вернулся. У, бродяга! Как тебя до сих пор носит земля! Как ты до сих пор не отправился на тот свет! Заходи, бродяга, мы люди жалостливые, — с бранью впустила мальчика старостиха.

Мирон сидел в обнимку с немецким офицером. Густым басом гудел какую-то песню.

В дверь горницы постучали.

— Ну кто там еще? — заворчал Мирон и вышел в сени.

— Мишка, говоришь? Пришел, значит. Не партизаны тебя сюда заслали? А?..

— Не-ет, меня Араслан бросил на произвол судьбы, а сам сбежал. Вот с тех пор и хожу по деревням, побираюсь, попрошайничаю. Хотел к вам вернуться, боялся, что заругаете… — канючил Мишка.

— На улице видел солдата?

— Видел, стоит один.

— Как он тебя впустил?

— Я через огород зашел.

Мирон почуял что-то неладное.

— Уходи с моих глаз! Откуда пришел, туда уходи. Не пущу. Скажу вот солдату на улице, он на месте расстреляет. Убирайся побыстрее!

Из темноты выдвинулась высокая фигура.

Староста юркнул в комнату. Партизаны ворвались за ним:

— Руки вверх!

Увидев оружие, пьяные офицеры покорно подняли руки. Староста вытащил из кармана пистолет и выстрелил. Пуля обожгла плечо одному из партизан. Звякнуло стекло в окне, выходящем во двор, разлетелось вдребезги.

— Караул! — заорал Мирон. — Матушка, пропали!