И мы солдаты... - [60]

Машина с потушенными фарами покатила в сторону шоссе.

Марфа Игнатьевна через огород зашла в избу. Время близилось к полуночи, но Лаврентий Васильевич еще не спал, читал книгу. Поднял голову и сразу же сообщил Старухе:

— Петр Егорыч к себе вас приглашал.

— Пойду, пойду. А ты разве не идешь?

— Мне неудобно. И так по деревне какие-то слухи ходят. Вася, шпингалет этот…

— В деревне тебя все уважают. Так уж и поверили словам какого то мальчишки! Идем вместе.

— Нельзя, Марфа Игнатьевна. В колхозе мне собираются дать чин повыше. А начну ходить по гостям, по-другому посмотрят. Нельзя.

…Марфу Игнатьевну встретили радушно. Петр усадил старуху за стол. Народу — полная изба. И стар и млад собрались — вся родня. Хозяин по очереди обнес гостей домашним пивом.

Гудит дом, как улей. Детишки залезли на печь, глазеют на пиршество. Среди них и шестилетний сын Петра.

— Палюк, иди-ка сюда. Тебе мать купила братишку, Лаврентием зовут! Дай-ка тебя поцелую за это…

Счастливый отец подхватил старшего сына с печки, подкинул до самого потолка, поцеловал и опустил на пол.

— Держи-ка, Палюк, — потянулся к нему старик Трахвин, кладя в стакан с пивом двадцать копеек. — Выпьешь до дна — деньги будут твои.

Мальчик застеснялся и спрятался за папу.

— Выпей! Ты же тракторист. Пей! — подбодрил его отец.

Палюк взял стакан и начал пить. Захлебнулся, но все-таки выпил до дна и, достав монету, протянул ее отцу.

— И мой стакан выпей! Я тоже положила двадцать копеек, — нетвердыми шагами подошла к нему одна из старух.

Вдруг осмелевший Палюк выпил и этот стакан. Гости подбадривают, хвалят: «Молодец, молодец!» Кто-то протянул ему маленький крестик. А он уже совсем осмелел, берет все, что подают, пробует все подряд. А потом его начало рвать, и он упал, забился головой о пол. Мать быстро, чтобы никто не заметил, вынесла сына на улицу.

А изба по-прежнему гудит, как улей: справляют крестины…

Тягостная тишина повисла в доме Петра.

Сокрушенно вздыхает жена:

— Что наделали? Что наделали?.. Дальше-то как будет?

— Говорил тебе, что нечего связываться с этими… церковниками, — вскипел Петр.

— Старые же настояли… И мать вон…

— Нечего было слушать старых!

— Теперь я виновата стала? — Старуха вышла из избы, обиженно хлопнув дверью.

…С улицы донесся гул машины. Жена быстро завернула ребенка в одеяло, оделась сама. Петр набросил на плечи пальто, надел шапку.

К воротам подрулил «газик». Откуда ни возьмись у дома появился Лаврентий Васильевич. Поздоровался с Петром.

— Ай-яй-яй, как же так получилось? — На лице его была такая скорбь, а в глазах таился страх и беспокойство, но Петр едва взглянул на него, нехотя поздоровался, с силой стукнул дверцей машины.

«Газик» помчался к околице. Лаврентий Васильевич застыл на месте. Весь его вид говорил: крепко обижен старый человек. Ссутулившись, с опущенной головой он зашагал к машинному парку. По дороге думал: «Я к нему в гости не ходил, на крестинах не участвовал — никто ко мне не придерется».

А «газик» между тем быстро домчался до райцентра. Петр проводил жену с ребенком в кабинет врача, а сам отправился к рентгенологу.

— Здравствуйте… — сказал, несмело остановившись в дверях. — Скажите, пожалуйста, что с Палюком?..

Рентгенолог поглядел строго на вошедшего, вытащил из ящика стола блестящую черную бумагу:

— Вот, смотрите сами.

Петр сразу догадался, что ему показывают рентгеновский снимок. В центре снимка — небольшая черная точка.

У Петра перехватило дыхание: он все понял, закрыл лицо руками.

— Теперь уже нечего расстраиваться, — проговорил врач. — Это самый первый снимок. Теперь эту штуку вынули. Вот она, возьмите на память. — Врач достал из стола крест, опять посмотрел строго: — Не понимаю только, как он попал к ребенку?

— Неужели он его проглотил?! — схватился за голову отец. Он-то все сообразил сразу же. Вот тебе и погуляли на крестинах! Сам во всем виноват!

На глазах Петра блеснули слезы.

— Нельзя так, — покачал головой врач. — Скоро ребенка выпишем из больницы. Ну, пошли к нему. Только недолго — мальчик еще очень слаб.

Палюк увидел отца и очень обрадовался. А отец чувствовал себя виноватым, не смел смотреть в глаза сыну. Он опять вытащил из кармана платок… Палюк успокаивал его:

— Папа, не плачь. У меня уже ничего не болит!

— Нет, нет, Палюк, я не потому… — забормотал отец. — Прости меня.

Петр пожал руку сына, как взрослому, и, непривычно ссутулившись, вышел из палаты.

Мальчик проводил отца удивленным взглядом: «У меня же ничего не болит, а папа почему-то плачет…»

Петр направился туда, где оставил жену: к терапевту. Робко постучал в дверь.

В кабинете не было ни жены, ни ребенка. Пожилой врач что-то писал, низко наклонившись над столом.

— Направили в стационар, — сказал он, мельком взглянув на вошедшего. — Воспаление легких у вашего малыша. Странно, в теплой избе ребенок подхватил тяжелое заболевание. Ваша жена говорит, что семейный праздник справляли.

Петр виновато забормотал:

— Да мы его положили на кровать в маленькой комнатке. Окна не открывали, и дверь вроде плотно закрывается.

— Может, купали в холодной воде? — задумался терапевт. — Ума не приложу, в чем тогда дело…

Услышав с холодной воде, Петр вздрогнул.