И мы солдаты... - [33]

— Цирковой привет шестому…

Приветствие осталось неоконченным. Подброшенный мощным рывком, наездник совершил головокружительный прыжок в воздухе и шлепнулся на землю, прямо под брюхо жеребца. Тот победно заржал и, благородно перепрыгнув через поверженного врага, поскакал восвояси. Через мгновение несколько ребят во главе с Ванюком уже подбежали к неподвижно лежащему на земле Ларивану.

— Ой, он, наверное, умер, умер, — шептала Санюк, и по щекам ее ручьями текли слезы.

Но Лариван не умер. Он только здорово ушиб руку и порвал свою новенькую школьную форму. Встал сам на ноги и, не сказав никому ни слова, поплелся со двора. Санюк не скрывала своей радости.

— Ура, жив, жив! — кричала она. Взглянув на ее разрумянившееся от волнения лицо, Ванюк вдруг остро пожалел, что все это случилось не с ним…

На следующий день Лариван не явился в школу. После уроков к Ванюку подошла Марьиванна и сказала, что они сегодня пойдут к Петрову домой.

— Неблагополучно у него в семье, — объясняла учительница. — Поэтому он такой нервный.

— Он нервный? — недоверчиво переспросил Ванюк. Ему хотелось возразить, что, по его мнению, Лариван Петров не нервный, а просто безответственный тип — так отец называл людей, ставящих свои интересы выше колхозных, но он сдержался и только сказал угрюмо:

— Нельзя мне к нему, Марьиванна, у нас с ним плохие личные отношения.

— А ты не лично пойдешь, а как председатель совета отряда.

Сказать на это было нечего, и Ванюк, хорошенько дернув себя за хохолок, поплелся вслед за учительницей…

У калитки дома Петровых играли малыши.

Марьиванна тяжело вздохнула. Семья Петровых считалась в деревне одной из самых зажиточных. Отец Ларивана, Иван Кузьмич, был мастером на все руки и много зарабатывал. Дом ломился от добра. А то, что происходило внутри этой семьи, вроде бы никого не касалось…

— Отец с матерью дома?

— Мама в магазин пошла… А папа…

Марьиванна еще раз вздохнула, погладила по голове девочку и толкнула калитку. Они вошли в просторную светлую горницу. За столом, уставленным пустыми бутылками и грязной посудой, сидел крепкий коренастый мужик с кудрявой в седине бородой. Это и был отец Ларивана, некогда первый в деревне красавец и плясун.

— А, милости просим! — радушно приветствовал он гостей. — Мы хорошим людям всегда рады. Лариваша! Сына! Учителка твоя с каким-то карапузом пришла!

Из соседней комнаты раздалось всхлипывание. Иван Кузьмич охотно пояснил:

— Эт-то я ему малость всыпал. Чтобы, значит, лошадей не воровал. В нашей фамилии сроду конокрадов не было. А ты, карапуз, чего на меня косишься?

— Во-первых, я вам не «карапуз», а председатель совета отряда, — ответил задетый за живое Ванюк, — а во-вторых, ваш Лариван никакой не конокрад.

— А я говорю: конокрад! Судить его надо! — стукнул кулаком о стол Иван Кузьмич. — Эй, Ларивашка, поди сюда! Слышь, кому говорят?!

В дверях показался красный то ли от стыда, то ли от злости Лариван. Под глазом у него красовался свежий синяк.

— Ну, чего тебе? — стараясь не глядеть на гостей, хмуро спросил он.

— Иди-ка сюда, — приказал отец. Лариван крайне неохотно подчинился. Учительница и Ванюк с замиранием сердца ждали, что пьяный отец снова ударит сына. Но вместо этого Иван Кузьмич неожиданно снял с себя часы и, улыбаясь, протянул их Ларивану:

— На, держи. Давно тебе обещал.

Лариван недоверчиво шмыгнул носом, но часы взял и тут же надел на руку.

— Что надо сказать?

— Спасибо…

— Воспитаннице, — вздохнул Иван Кузьмич. — Ну, ладно, иди гуляй, конокрад. А мы тут с твоим начальством побеседуем.

Когда порядком повеселевший Лариван убежал на улицу, его отец пригласил гостей к столу и трезвым спокойным голосом сказал:

— А теперь вот что, хорошие мои. Ежели вы пришли жаловаться на моего сына, что он там плохо учится или бедокурит, то я вам прямо скажу: напрасный ваш труд. За лошадь я ему всыпал, а за это не буду. Потому как ученого из него все равно не выйдет, а работника я из него сам сделаю.

— А человека? — спросила Мария Ивановна.

— Будет работником, будет и человеком, — твердо ответил Иван Кузьмич.

— Пока что результат обратный получается, — сказала учительница. — Лариван больше всего на свете презирает труд. У нас все ребята стремятся помогать колхозу, кроме него… Правда, Ванюк?

Ванюк покраснел и опустил глаза. Быть ябедой он не желал, если это даже входило в задачу воспитания пионера.

— Это мой-то сын тунеядец? — побагровел Иван Кузьмич. — Врете вы!

Тут уж Ванюк не выдержал:

— Марьиванна никогда не врет. А если не верите, то приходите на наш школьный участок — сами все увидите…

…От Петровых они вышли молчаливые и задумчивые. То, что они увидели и услышали в доме Ларивана, беспокоило и учительницу, и ученика. Но по-разному. Марьиванна размышляла о самом Лариване и его судьбе. А Ванюка волновало не столько это, сколько та картина будущего, которую он себе представил. А представил он Ларивана таким же большим и красивым, как его отец. И вот он сидит за столом, а Санюк бегает ему за водкой. И от этой мысли на душе у Ванюка стало тоскливо и горько…

Глава восьмая РЫБА КОЛИ РЫБАКОВА

Весной в правлении колхоза было решено посадить вокруг деревни большой сад. Эту работу поручили школьникам. Шестой «А» работал много и с увлечением. Каждый посадил дерево и дал ему название. Лариван, например, назвал свое «Харламов» в честь знаменитого хоккеиста, перед которым он преклонялся. Правда, возникли трудности с оградой для будущего сада. Ребята готовы были сами соорудить ее, но у них не было столбов и штакетников. Ходили несколько раз к председателю, но Василий Прокопьевич только руками разводил: