I love Dick - [15]

Сильвер прикидывался, что ему все равно. Разве они с Крис не вели себя как истинные аристократы, т. е. как отчаянные психи? Посмел бы кто-нибудь кроме них вытворять с кем-то то, что они вытворяли с Диком? Мы художники, сказал Сильвер. Так что нам можно.

Но Крис не была так уверена.

Впоследствии они придумают такой подзаголовок: «Знаменует ли эпистолярный жанр становление буржуазного романа?». Но это будет позже, после очередного ужина с выдающимися друзьями из академии у Дика дома.

Крестлайн, Калифорния

Понедельник, 12 декабря 1994 года

Дорогой Дик,

я – мы – пишем тебе это письмо, которое никогда не отправим. Наконец мы разобрались, в чем проблема: ты держишь нас за дилетантов. И как мы не поняли этого раньше? Ну то есть ты, Дик, парень простой. У тебя нет времени на таких, как мы. Ты совсем как те парни, регулярно имевшие меня полгода-год, а затем с гордостью заявлявшие: «Я тут встретил кое-кого. Она мне правда очень нравится. Карен/Шерон/Хезер/Барбара совсем не похожа на тебя. Она действительно приятный человек». И что? Чем мы не Приятные Люди?

Или это классовая история? Несмотря на то, что у нас с тобой одинаковое происхождение, ты считаешь нас выскочками-декадентами. Будто мы… неискренние, что ли.

И что теперь? Мы зря пытались узнать тебя ближе? Вот несколько фактов из наших биографий.

Мы уезжаем из Калифорнии – меняем адрес примерно в сотый раз за последние два года. Тревога стала нормой. Сегодня Крис пришло письмо из Берлина: ее фильм не взяли в программу фестиваля.

Крис получила несколько факсов от координатора постпродакшена в Новой Зеландии: плохие новости, сорванные дедлайны, непредвиденные расходы.

Эти события на какое-то время сбили нас с Курса Дика, и мы с радостью вернулись к нему уже сидя на чемоданах.

Потом Сильверу позвонила Марджит Роуэлл, куратор отдела живописи в MoMA. Не хотел бы он отредактировать каталог об Антонене Арто? Это важная выставка. Пропасть между нами увеличивается. Потом объявилась уборщица, за ней – чистильщик ковров. Крис металась посреди всего этого сама не своя из-за твоей реакции на отправленный факс.

Дик, почему нам так наскучила наша жизнь? Вчера мы решили не бронировать этот дом на следующее лето. Может, мы снимем что-нибудь в другом конце твоего городка?

Это ты задаешь такой настрой? Мы что, как тот известный взломщик, который проникает в чужие дома, чтобы украсть что-то чисто символическое – пачку презервативов, сырный нож?

Нам никак не заставить себя дописать это письмо.

Подписано: Крис и Сильвер

22:55

Мы собираемся еще раз позвонить Дику и объяснить ему, что идея с видео все-таки сыровата. Это все наше бредовое состояние: воображение разыгралось, мы хохочем, и идея позвонить кажется здравой. В конце концов, Дик провел «с» нами последние два часа. Мы забываем, что Дик ничего не хочет о нас слышать. Звонок в такой ситуации может стать последней каплей.

Мы писали все это и перед нами будто раскладывался калейдоскоп наших любимых книг: «По направлению к Свану» и Уильям Конгрев, Генри Джеймс, Гюстав Флобер. Аналогии лишают чувства искренности?

Время лечит.

Дик, ты очень умный, но мы обитаем в разных культурах. Мы с Сильвером как дамы при дворе Хэйан в Японии пятого века. Любовь заставляет нас выражаться изысканно и двусмысленно. А ты тем временем застрял на ранчо.

Любовные письма. Диковинные письма. Культурное исследование.

Мы испытывали тебя. Мы провалились.

* * *

13 ДЕКАБРЯ 1994 ГОДА

Вторник разочарованно рассветает. Сильвер и Крис весь день перевозят вещи в ячейку № 26 в «Дарт Кэньон Сторидж Бинс». За двадцать пять долларов в день они могут бесконечно откладывать момент избавления от сломанного плетеного кресла, продавленной кровати и дивана из комиссионки. Крис таскает мебель из грузовика на второй этаж, пока Сильвер, рявкая, раздает инструкции. У него пластиковое бедро, поэтому ему нельзя поднимать ничего тяжелее «Малого Ларусса», но он все равно считает себя экспертом по переезду. К третьему заходу становится абсолютно ясно, что их вещи не влезут в ячейку № 26 размером четыре на восемь. За сумму на пятнадцать долларов больше они могли арендовать контейнер № 14, шириной десять на двенадцать, но Сильвер и слушать не хотел о лишних расходах. «Сейчас я все организую!» – кричит он (как выжившие в концлагерях хвастались своим умением «организовать» хранение пронесенного тайком яйца или картофелины). Он продолжает придумывать, как вместить напольные лампы, матрасы, триста фунтов книг, а Крис орет на него, прогибаясь под весом всего этого дерьма («Жадный еврей!»), пока тащит барахло из ячейки № 26 в коридор и снова обратно. Это только добавляет ему решительности. В итоге все влезает, когда они соглашаются выкинуть позолоченную клетку, купленную в Колтоне на распродаже за тридцать баксов – сторговались. Птица улетела давным-давно. В прошлом сентябре, в конце их внезапного, дешевого и монотонного отпуска в Бахе, они проезжали Энсенаду и прямо у дороги купили зеленого краснохвостого попугайчика, а потом прятали его под сиденьем, когда пересекали границу. Лулу – названный в честь любимца Фелисите из флоберовской «Простой души» – был Коррелятивной Птицей Сильвера. Он кормил попугая листьями салата и семечками, делился с ним сокровенным, пытался научить его говорить. А в один солнечный осенний день Сильвер поставил клетку на веранде и открыл дверцу, чтобы Лулу было лучше видно запорошенные снегом горы над озером Грегори. Он наблюдал сначала изумленно, потом с прискорбием, как Лулу вылетел из клетки и сел на перила, оттуда – на огромную сосну и, наконец, скрылся из виду. Они накупили всевозможных товаров для птиц, а вот о приборе для подрезания крыльев забыли. «Он выбрал свободу», – с грустью повторял Сильвер.