… и компания - [5]

Усталые лица приезжих, пыль, осевшая на их ботинках, красноречиво свидетельствовали об утомительно долгом путешествии, о погоне за вожделенными, но – увы! – несбывавшимися мечтами. Они, должно быть, в последние недели немало поколесили по Франции и держались сейчас только последним усилием воли. Но что погнало их, как затравленных волков, из Эльзаса – этого маклер не знал, и в этом была его вторая ошибка.

– Прекрасно, – снова проворчал Жозеф и как-то растерянно взглянул на брата.

Тот поднес руку к груди, к тому месту, где помещается внутренний карман, и медленно начал:

– Наш отец, господин Зимлер – Ипполит Зимлер, владелец суконной фабрики в Бушендорфе, Верхний <…> доверенность…

Перед ним встали строчки этой доверенности, и голос его дрогнул:

– «Настоящим доверяю моим сыновьям, Гийому и Жозефу Зимлерам, совершеннолетним, заключать и подписывать от моего имени все акты, контракты, договоры и прочие документы касательно найма в аренду фабрики». Снять – не значит купить. «…Заверено в мэрии Бушендорфа 7 июня 1871 года… действовать от моего имени».

– Вы бесчестный человек, господин Габар, вы таскали нас по этой фабрике, хотя отлично знали, что она продается, а не сдается. Цена? Какую цену просят?

Взгляд Жозефа беспокойно перебегал с лица маклера на лицо брата. Габар нагнулся над столом, боязливо следя за движениями Зимлеров, и в свою очередь начал рыться в разбросанных бумагах.

– Не угодно ли посмотреть письмо попечителя? Вот оно – триста пятьдесят тысяч…

Он не договорил. Жозеф оглушительно расхохотался.

– Триста пятьдесят тысяч! – с издевкой в голосе проговорил он. Мысли его путались.

– Но, господа, я простой комиссионер, так сказать – обыкновенный посредник…

– Да замолчите вы! Триста пятьдесят тысяч? Вы, очевидно, смеетесь над нами. Ха-ха-ха! Ведь домишко того гляди рухнет. Ему красная цена десять тысяч франков аренды, двести покупная.

– Не угодно ли взглянуть па письмо? Я ведь простой комиссионер.

– Молчите! Кто вам позволил издеваться над людьми? Сразу же заламываете двойную цену: а вдруг выйдет!

Тут вмешался Гийом:

– Вы-то имеете, по крайней мере, полномочия вести переговоры?

– Брось, – грубо прервал его Жозеф. – Где кодекс? Н-да… Страница… страница… Ликвидация по суду? Верно? Значит, должна быть публичная продажа с торгов. Верно? Должна быть публичная продажа с торгов или нет, я вас спрашиваю? Отвечайте.

Комиссионер поднял на него белесые глаза:

– Да.

– Черт подери! Передайте-ка мне эту папку. Чудесно! Вот он, акт о публичной продаже. А я об этом и не подумал. Взгляни-ка, Гийом.

Гийом ничего не понимал. Жозеф со свирепым видом перелистывал гербовые бумаги, подшитые в папку с наклеенным на переплете планом Лиона и с розовыми ленточками.

– Черт! Черт побери! Решение было вынесено… Ага! Гражданский суд первой инстанции. Чуть было не сваляли дурака! Акт о публичной продаже. Поглядим, поглядим: «Было зажжено положенное количество свечей, и за время их горения никакой надбавки предложено не было…» Так я и думал! Но цена… цена… какая же цепа? Скажи-ка, Гийом, может быть, ты знаешь, по какой цене могла идти эта развалина? Я сам над этим голову ломаю!.. Двести семьдесят пять тысяч, дружок, и ни сантима больше, да только за эту цену ее никто не захотел взять! Мы даем двести тысяч, дорогой мой Габар, включая накладные расходы.

– Невозм…

– Двести тысяч.

– Но, господа…

– Никаких «но». Двести тысяч – и точка. У вас есть доверенность, у нас тоже. Подойдите-ка сюда и распишитесь.

Маклер из глубины кресла воздел к небесам руки:

– Не могу!

– Ну хватит! Вы уже солгали три раза. Не лгите еще в четвертый.

– Акт, подписанный под угрозой…

– А разве я вас вынуждаю? – ехидно спросил Жозеф; он отступил на два шага и с самым простодушным видом воздел руками. – Скажите, пожалуйста, а сколько получает комиссионер?

Габар побледнел.

– Я не понимаю…

– Ложь номер четыре. Сколько вы получаете, господин Габар?

– Вы сами отлично знаете.

– Скажите же!

– Два процента.

– Чудесно! – Жозеф потер руки и рассмеялся таким странным смехом, что брат тревожно оглянулся на него. – Но, мне кажется, я заметил…

Габар машинально прикрыл бумаги рукой.

– Ага! Мы поняли друг друга, господин Габар. Там одно маленькое письмецо. Вы, конечно, позабыли, что оно здесь.

– Это неправда!

Голос Жозефа вдруг окреп:

– Письмо попечителя, просто ответ, там идет речь… о чем это, бишь? Да, о некоем незначительном увеличении установленного куртажа. И забыть такую важную вещь… Неосторожно, особенно при больном сердце.

Маклер готов был уже пойти на уступки. Жозеф подошел к нему ближе. Гийом, который начал понимать намерения брата, тоже приблизился к Габару.

– Повторяю, двести тысяч и больше ни франка.

– Двести тысяч с возмещением накладных расходов, – ответил комиссионер беззвучным голосом.

– Ни франка больше.

Габар, все еще не выпускавший из рук пухлых папок, отрицательно покачал головой, не глядя на клиентов:

– Не могу, господин Зимлер. Двести десять тысяч – мое последнее слово.

Жозеф взглянул на замученного комиссионера и понял, что на сей раз тот сказал правду.

– Подпишите, – просто произнес он.

III

Когда братья вышли от маклера, солнце стояло уже в зените и тени сжались в маленькие темные лужицы. Гийом застегнул пиджак до самого верха и шагал, опустив руки. Толстяк Жозеф побагровел.