И грянул гром: 100 рассказов - [6]

Господи, подумал я, Папа уже восемь лет как мертв. Если этот попугай, который помнит Хемингуэя, разговаривает его голосом, еще жив, он стоит миллионы. А если бы кто-нибудь похитил попугая и потребовал за него выкуп?

«Зловещим признаком новизны» я обязан Джону Годли, лорду Килбракену. Он написал мне из Ирландии о том, как побывал в доме, который некогда сгорел, но был восстановлен с точностью до кирпичика. Спустя полдня после того, как я прочел открытку Килбракена, у меня был готов набросок рассказа.

Но довольно. Вот книга. Здесь сто рассказов, написанных мною за без малого сорок лет. Наполовину они состоят из зловещих истин, о которых я догадывался темной ночью, наполовину — из спасительных истин, которые я заново открывал на следующий день. Если я чему-то и научился, так это делать зарисовки из жизни того, кто отправляется в путь и идет. Я не очень-то задумывался о том, что сделал за свою жизнь, чего достиг и кто я после этого. Каждый рассказ был для меня способом открыть новые «я». Каждое «я» немного отличается от того, что было днем раньше.

Все началось в осенний день 1932 года, когда мистер Электрико вручил мне два подарка. Не знаю, верю ли я в реинкарнацию, не уверен, что буду жить вечно. Но мальчишка, которым я был тогда, верил и в то и в другое. И я позволяю ему думать своей головой. Он пишет за меня рассказы и книги. Он движет спиритической доской и говорит «да» и «нет» в ответ на истинные или наполовину истинные утверждения. Он — кожа, сквозь которую все, что я пишу, просачивается на бумагу. Я доверяю его увлечениям, его страхам, его радостям. И он редко меня подводит. Когда в моей душе воцаряется долгий туманный ноябрь, когда я начинаю слишком много думать и слишком мало видеть, я понимаю, что настала пора вернуться к тому мальчишке с его теннисными туфлями, лихорадочным жаром, многочисленными радостями и жуткими кошмарами. Не могу сказать точно, где кончается он и начинаюсь я. Но я весьма доволен нашим тандемом. Мне остается лишь пожелать удачи этому мальчишке, а также признать заслуги и пожелать добра еще двум людям. В том же месяце, когда я женился на Маргарет, меня взял под свою опеку мой литературный агент и самый близкий друг Дон Конгдон. Мэгги перепечатывала и критически оценивала мои рассказы, Дон критически оценивал и продавал то, что получалось. Разве я мог не добиться успеха, когда все эти тридцать три года со мной в команде были два таких верных товарища? Мы — скороходы Каннемара, королевские спринтеры. И мы до сих пор мчимся к выходу.

А теперь — рассказы.

1980

Introduction: Drunk, and in Charge of a Bicycle

© Перевод Н.Аллунан

Ночь

Это правдивая история — с начала до конца. Мне было около восьми лет, дело происходило летней ночью, мой брат отправился куда-то на ту сторону оврага играть в бейсбол и не вернулся домой. И вот мы с матерью пришли к оврагу, остановились на краю, и мать крикнула брата. Ответа не было. Она звала и звала. У нее на глаза навернулись слезы. Тогда я впервые в жизни по-настоящему испугался, потому что в голове вертелась мысль: «А если он так и не ответит?» Что, если он спустился в овраг и не вышел? Я испугался до чертиков. А потом издалека донесся крик брата: он с приятелями был на той стороне. Брат бегом пересек овраг, и мы пошли домой. Поздно ночью вернулся с профсоюзного собрания отец. Я уже засыпал, но проснулся, дверь открылась, захлопнулась, отец вошел, неся с собой запах ночи, холодный и чистый, как ментол. Словно бы Бог явился под конец неудачного вечера. Ты ничего не говоришь, он тоже молчит, но такая радость, что ты дома, в постели, и брат, мать и отец тоже дома. История правдивая, правдивей не бывает.

Ты маленький мальчик, живущий в маленьком городе. Тебе восемь лет, и время уже очень позднее. Позднее для тебя, потому что спать тебе нужно ложиться в девять, в крайнем случае — в половину десятого. Иногда, правда, удается уговорить маму и папу, чтобы они позволили тебе остаться и послушать Сэма и Генри, чьи голоса раздаются из этой удивительной штуки — радио, которое нынче, в 1927 году, в большой моде. Но чаще всего в такой поздний час ты уже лежишь в уютной постели.

На дворе теплый летний вечер. Ваш маленький домик стоит на узкой улочке на окраине города, и фонарей здесь совсем немного. Во всей округе в такой поздний час открыта только одна лавка — лавка миссис Сингер, в квартале от вашего дома. Жарко, мама гладит выстиранное в понедельник белье, ты вглядываешься в темноту и время от времени принимаешься клянчить мороженое.

Вы с мамой совсем одни в доме, в теплой вечерней темноте. В конце концов, когда до закрытия лавки миссис Сингер остается всего несколько минут, мама, сжалившись, говорит:

— Беги купи пинту мороженого. Да смотри, чтоб коробка была полная!

Ты спрашиваешь, можно ли сверху добавить один шарик шоколадного, потому что ванильное ты не любишь. Мама разрешает. Сжав в кулаке деньги, ты бежишь босиком по цементному тротуару, под дубами и яблонями, — туда, где светятся огни лавки. Город погружен в тишину, он будто бы далеко-далеко, и ты слышишь только стрекот сверчков в траве между темно-синими деревьями, подпирающими звездное небо.