И еще сестра - смерть - [2]

Люди удивлялись, чего ради Луиза Эспинуол вышла за Джона Грея, но при этом улыбались. В семействе Эспинуолов все дочки получили хорошее воспитание, всех посылали учиться в колледж, но Луиза была не так уж хороша собой. А после замужества вдруг похорошела, стала чуть ли не красивая. Эспинуолы, всем известно, натуры тонкие, и вправду птицы высокого полета, но для мужчин в этой семье земля была совсем не главное, а для Греев — превыше всего. В этой части штата Виргиния все отдавали должное Джону Грею. Его уважали. «Человек надежный, — говорили про него. — Сама честность. И на скот у него нюх верный, ничего не скажешь». Огладит быка широкой ладонью и с точностью чуть не до фунта определит, сколько в нем весу; только глянет на новорожденного или годовалого телка, скажет «этот подойдет», — и уж не ошибется. Бык он бык и есть. Дает говядину — и ладно.

Старший сын в семье — Дон. Его судьба понятная, станет таким же Греем, в точности похожим на отца. Долгое время он был звездой местного Клуба юных фермеров, еще совсем мальчонкой, в девять, в десять лет получал призы на состязаниях — лучше всех оценивал быков. А двенадцати лет сам, без чьей-либо помощи обработал поле и собрал кукурузы больше всех мальчишек в штате.

Мэри Грей, девочка на редкость вдумчивая, взрослая не по годам и очень наблюдательная, сама себе удивлялась: чудно, непонятно. Вот Дон, старший брат, большой и сильный, в отца, и вот младший братишка Тэд. Обычно ведь как бывает: она девочка, ей бы положено и вполне естественно восхищаться Доном, но ничего такого нет. Почему-то она Дона почти и не замечает. Он в ее жизни посторонний, а вот Тэд, словно бы самый слабый в семье, для нее важней всех на свете.

И однако, вот он, Дон, такой большой, спокойный и так явно уверен в себе. Отец начинал жизнь молодым скотоводом, было у него двести акров земли, а теперь уже тысяча двести. Чего в свой черед добьется Дон Грей? Он не говорил об этом вслух, но придет же и его черед. Станет же и он хозяином, будет сам себе голова. Отец предлагал послать его учиться в сельскохозяйственный колледж, но Дон не захотел. «Нет, — сказал он, — здесь я большему научусь».

И уже идет между отцом и сыном глухая, подспудная борьба. Спорят, что и как делать, что и как решать. До сих пор отец всегда брал верх.

Так оно и бывает в семьях — большая семья распадается на замкнутые кружки, и зреет ревность, затаенная вражда, длятся безмолвные скрытые сражения, — разделилась семья Греев: Мэри с Тэдом, Дон и отец, мать и младшие дети — шестилетняя Глэдис, которая обожает Дона, и двухлетний малыш Гарри.

Что до Мэри и Тэда, они от всех отгородились и жили в своем отдельном мире, но достался он им не без борьбы. Суть в том, что у Тэда больное сердце, оно того и гляди перестанет биться, а потому все заботливо его опекали. И одна Мэри понимала, как это его мучит и до чего бесит.

— Нет-нет, Тэд, тебе этого нельзя.

— Тише, Тэд, осторожнее.

Дон, отец, мать — все донимают Тэда своими заботами, в иные минуты он становится белый как полотно и дрожит от ярости. Чего бы он ни захотел — научиться водить машину (у Греев их было две), залезть на дерево поглядеть, нет ли там птичьего гнезда, бегать с Мэри наперегонки, — всё нельзя да нельзя. Мальчик рос на ферме, и, естественно, ему хотелось объездить жеребенка — начать с самого начала, приучить к седлу, победить упрямый норов.

— Нет, Тэд. Тебе этого нельзя.

У работников на ферме и у мальчишек в школе Тэд научился ругаться. «А, черт! — говорил он Мэри. — Дьявольщина!» Мэри одна понимала, чтñ у него на душе, только не определяла это словами, даже и про себя. Вот и из-за этого она стала взрослая не по годам. Потому и отошла от всех родных, и окрепла в ней странная решимость. Она поймала себя на том, что в мыслях твердит: «Не дам я им. Не дам». Если ему осталось жить так мало, нечего портить ему эти считанные годы. Почему его заставляют умирать каждый день, по сто раз на дню? Мысль была не столь отчетлива. Но росла досада на родных. Мэри охраняла Тэда, точно часовой на посту.

Брат и сестра все дальше отходили от остальных, замыкались в своем особом мире, и лишь однажды чувства Мэри вырвались наружу. У нее вышла стычка с матерью.

Только-только настало лето, хлынул первый летний дождь. Мэри и Тэд играли на боковой веранде, с крыши ее хлестала вода. Особенно с угла, тут рушился настоящий водопад — сперва Тэд, а потом Мэри стремглав пробежали под ним и вернулись на веранду мокрые насквозь, текло ручьями и с одежды, и с волос. Так стало весело, холодная вода щекотала кожу под одеждой, оба хохотали во все горло, и тут в дверях появилась мать. Поглядела на Тэда. И сказала со страхом, с тревогой:

— Ох, Тэд, ты же знаешь, нельзя тебе, нельзя.

Только и всего. Остальное само собой разумелось. Мэри-то она ни слова не сказала. И это значило: «Ох, Тэд, ничего тебе нельзя. Нельзя быстро бегать, лазить по деревьям, ездить верхом. Чуть что — и…» Опять все то же самое, и, конечно, Тэд понял. Он побелел, его затрясло. Как же они не понимают, что так ему в сто раз хуже? В тот день он ничего не ответил матери, сбежал с веранды и кинулся под дождем на скотный двор. Хотел от всех спрятаться. Мэри знала, каково ему.