И Эльборус на юге... - [8]

От шутки до преддверия смертельного поединка — вот те шесть шагов, которые читатель уже прошел, ведомый автором. Это число должно повториться в седьмой, решающий раз и прозвучать резко, как пистолетный выстрел в тишине ущелья. Вот почему Лермонтов вычеркивает «восемь шагов», определяющих ширину площадки. Не прибавляя ничего существенного ни для обрисовки героя, ни для характеристики пейзажа, они только отвлекли бы наше внимание от главного. И автор пишет: «Площадка, на которой они должны были драться, в самой середине...» Убрав точный размер, он хочет как-нибудь охарактеризовать ширину площадки. И снова зачеркивает. При чем здесь середина? Когда основное — сужение площадки к краю, к тому месту, где под дулом пистолета будет стоять его герой. Так появляется: «Площадка, на которой они должны драться, изображала правильный треугольник». Цель достигнута. Отвлекающая подробность — ширина площадки — исчезла. Но и это не удовлетворяет Лермонтова. «Правильный треугольник»? Все же природа — не геометрия. И он добавляет «почти», одновременно заменяя местоимение «они» (автор увлекся описанием дуэльной площадки и забыл, что текст этот из дневника Печорина, следовательно, принадлежит герою) на «мы»:

«Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти правильный треугольник»[33].

Образ выкристаллизовался. Возник своеобразный символ: жизненное пространство (здесь в безопасности расположились стрелок и секунданты) постепенно и неумолимо сужается до узкого выступа, до точки, где стоит обреченный противник; стоит над смертельной пропастью.

И вот теперь, уже в последний раз произносится то роковое число, главное и единственное, которое должно врезаться в память:

«От выдавшегося угла отмерили шесть шагов».

Нам стали ясны причины, по которым писатель исключил размеры площадки из окончательного варианта текста. Но ясно и другое — какой виделась она ему: «шагов восемь в ширину в самой середине».

А теперь вернемся в Кисловодск 1837 года. Безлесные зеленые горы над долиной. Вершина одной из них — монолитная серая глыба с узенькой площадкой впереди. Подымемся сюда. Прекрасный вид на окружающие горы и... Эльбрус; он выступает из-за горизонта на треть своей снеговой шапки. Площадка образована гладким песчаником, который, легко разрушаясь, превратился в мелкий песок. Форма площадки — «почти правильный треугольник». И когда мы отмерим шесть шагов от углового камня, где мог стоять обреченный Грушницкий, то место Печорина окажется на естественном порожке, будто специально для этого созданном. Добавим: длина площадки — шестнадцать шагов,

а ширина «в самой середине» — восемь (!).

...Сегодня эта площадка — «Серые камни» — излюбленное место отдыхающих, одна из точек лечебного маршрута — терренкура. На окрестных горах — густой сосняк Верхнего парка, посаженного в 1902 году[34].

Площадка Серых камней. Фото автора.

Выступ, на котором стоит «Грушницкий». Фото автора.

«Finita la commedia!» Рисунок М. А. Врубеля. 1891.

«Тут бы и остаться жить навеки»

Лермонтов-прозаик строит пейзаж точно так же, как Лермонтов-живописец, беря за исходное реальный материал. Однако было бы неверно говорить о лермонтовском пейзаже вообще. Живописные работы «Тифлис» и «Пятигорск» представляются неискушенному зрителю настолько близкими к натуре, что он ищет и... «находит» точку, с которой написаны эти полотна (где-нибудь возле бани «Гогило» или за Елизаветинской галереей). Описание в «Герое нашего времени» кавказских городков заставляло современников говорить о топографической точности лермонтовской прозы.

Бермамытская фантазия на холсте и описание преддуэльного утра в «Княжне Мери» — явления совершенно иного плана. Почему? Пейзаж конкретного города обязывает художника к точности, ибо город этот должен быть узнаваем. Кроме того, для Лермонтова-писателя модные курорты — воплощение заурядности, реальные декорации, среди которых разыгрываются сцены из быта скучного «водяного общества». Здесь все общеизвестно и регламентировано: число стаканов минеральной воды поутру, истовое «потение» в горячих целительных ваннах, завтраки и балы в доме, именуемом то трактиром, то благородным собранием...

Иное дело — горы! Неприступные, величественные, таинственные. Горы, где люди вольны, а легенды необычайны. Горы — желанная обитель («тут бы и остаться жить навеки»). Горы, повелевающие отрешиться от приземленности быта и зовущие воспарить поэтической мечтой над их чистыми вершинами.

Горы вдохновляют художника. Художник творит новый мир.

Так появляется Фантазия на темы Бермамыта.

Опостылевшая обыденность естественно вписывается в реальный архитектурный пейзаж Пятигорска и Кисловодска. Дуэль — выдающееся событие в жизни выдающегося героя («это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения в полном их развитии»). И Лермонтов уводит своего героя в горы. Только там можно найти достойный пьедестал для кульминационной сцены романа. А если в натуре такого пьедестала нет,— ну что ж, он будет создан. Создан так же, как и образ самого героя.

Так родилась дуэльная скала[35].

ТРИ ЛЕРМОНТОВСКИХ СОКРАЩЕНИЯ